Они идут. Идут еще, поодиночке, прокрадываясь мимо пустующих домов, по темным скользким переулкам, по вонючим канализационным стокам, по осклизлым крышам, сюда – тут не лучше, не чище и не светлее, чем, скажем, в той же квартире Михаила. Или даже самого Чернигина. Нет, здесь нет ничего приятного, – наоборот, здесь слишком много людей, скопище, которое притягивает внимание ГОшных дронов сильнее, нежели присутствие «инородного тела в запрещенной зоне». Каждый адекватный человек, в подкорке мозга которого пульсирует страх за свою жизнь и желание выжить, не рискнет даже приблизиться к этому дому, к этим людям – тот, кто хочет выжить и остаться на этой планете, пускай даже все это превратится в пыль, сегодня остался дома.
А им плевать. Они идут, собираются и довольно весело разговаривают о всяких глупостях. Сегодня это называется «оппозиция». И это гораздо лучше той «оппозиции», которая была, например, лет пятьдесят назад. Гораздо.
Уоллес Брин. Речь, завораживающая своей вдумчивостью; человек, уповающий на свое красноречие в государственных делах – он управляет нами, сидя в наших умах «наместником Альянса», который все знает, видит и чувствует. Он говорит нам, что инстинкт надо уничтожать. Но именно инстинкт позволил нам выжить в нашем мире! Теперь пришел другой мир – он выплеснулся в наш, произошло смешение, получилась неприятная на вид, отвратительная на вкус и цвета каша, которую придется расхлебывать нам, а не тому, из-за кого все это произошло.
Мы должны что-то делать. Потому что Брин – пешка. Его хозяева – вот кого стоит бояться. И хотелось бы, чтобы через, например, сто лет люди уже не помнили, кто такие «вортигонты» и «хедкрабы». Хотелось бы. Очень.
В комнату заплывает подросток. Чернигин не смог определить точнее сначала, потому что не присматривался к вошедшему/вошедшей, а смотрел куда-то в обшарпанный пол, в носы своих поношенных ботинок. Когда присмотрелся, сразу же узнал девушку. К счастью, он пока не забыл, как отличать мужской пол от женского. Глуповатый взгляд вдруг скользнул по всей комнате:
- Проходите, присаживайтесь, - сказал он лекторским голосом, - вы немного опоздали, но не произошло ничего интересного. Еще один вечер с Брином, на этот раз – в компании, - и правда, ничего интересного.
Чернигин, стянув очки с носа, устало тер переносицу и массировал кончиками пальцев веки. В комнате начинается движение. Движение умов, их проекций – все входит в ритм, в резонанс. Люди начинают дискутировать и впустую спорить, ибо другого-то и не остается. Дмитрий Константинович напяливает очки, отлипает от стены, шуршащей старыми обоями, выходит на середину комнаты:
- Друзья, давайте не будем ссориться. Мы все здесь взрослые люди, и должны понимать, что дрязги друг с другом к добру не приведут. Пожалуйста, - он примирительно поднял руки, попытался успокоить вскипающих людей, хотя было понятно, что все это – лишь напускное, и то, что они разошлись по углам почти сразу, в действительности не было заслугой бывшего преподавателя.
« Пролетел за окном сканер, и стало вдруг как-то тихо…»
Разбилось на кухне что-то. Что-то, состоящее из стекла. Бутылка. Рюмка. Как известно, законов физики и земного притяжения никто не отменял, - хотя стоило бы их, ну, хотя бы пересмотреть, если уж у нас тут параллельная вселенная под боком. Значит, кто-то толкнул предмет. Или Аркадий неаккуратно поставил бутылку с ржавой водой на край стола. Или…
…разбилось вдруг окно, и на кухню прилетела шашка, которая сейчас вспыхнет искрами и задымит весь дом, а потом дверь лопнет и превратится в древесную труху, и люди в безжизненных противогазах-лицах быстро проникнут внутрь «конторы» и уничтожат любого, кто хотя бы попытается не «лежать лицом к полу, сложив руки на голове»...
- Осторожнее, господа, - прошептал Чернигин, застыв, вероятно, с глупой миной, полубоком развернувшись в сторону кухни, - пожалуйста, сохраняйте спокойст… - черт побери, прям как бравый ГОшник, - все будет в порядке, - вдруг поправился он, заставляя себя поверить в сказанное.