Микула, проснувшись крестьянским обычаем до света, поднял людей и опосля утренней молитвы работа закипела. Сам же Микула осмотрел всех раненых - даже и пиратов, кому надо было сменить повязку, сменил, кому надо было намазать разодранную линьками спину - намазал. Поутру он что-то не был особо говорлив, так что на подколки Ксандра, который так и сочился ядом из завуалированных угроз и насмешливых слов, даже не ответил. Потом заштопал одолжёнными нитками да иглой себе одёжу.
По счастью, до Пиргоса уж было рукой подать - если по морю, конечно - и вскоре уже галера входила в порт. Приветственно подняли на мачте бело-золотой церковный флаг, и уже менее чем через полчаса галера должна была причалить. По этому случаю все, кто мог, высыпали на палубу - осталсь внизу гребцы, да и то не все.
Воспользовавшись этим, Микула возгласил речь. Другому кому ради этого надо было взобраться на бочку, но огромный селянин и так возвышался над толпой, как "вторая мачта" - так его шутливо окрестили мореходы.
- Ну, прощатися будем, люди добрые! Хоть и невесело многим нам на душе - потеряли мы и доблестна Гарруса, и капитана нашего, и многих славных людёв, однако ж самих нас Господь помиловал и живыми с моря привёл.
- Есть у меня к вам, господа святые отцы, и храбрые наши стражники, и вы, господа морячки, и прочий народ, одно прошение. Есть среди нас тута такие, для кого прибытие наше радостно - смерть лютая.
Люди недоумённо переглядывались - это где ж такие?
- Баю я про сперадов, что мы живьём взяли, да про бунтовщика этого, что Солидом себя называет. Ежели сдать их сейчас, то по справедливости их повесить власти-то велят. Оно, конечно, и справедливо, однако ж Господь наш учит такоже и милосердию, и прощению! Вот мне батя в детстве ещё святу книгу читал вечерами при лучине - так я и посейчас помню таковы там слова: "Кто простил врага своего, тому и я прощу... эээ.. хуру грехов" Как-то эдак, правда, отче Ипат? Да, однако. Вот. И, однако ж, Церковь Святая учит, что дажить и из самых злых разбойников могёт хороший человек выйти, и дажить святой. Возьмём, к примеру святого Петрана Каторжника. Он же был - страшно сказать - братоубийца - а, однако, обратился к Богу и покаялся! Так что, прошу вас, братцы, отцы и воины - простите и вы своих врагов, а вам на том свете будет великая поблажка!
Народ зашумел - не все хотели отпускать морских разбойников даже после речи Микулы.
- А ежели не ймёте вы веры Святой Книге, - продолжал Микула. - то гляньте хотя б и на меня. Знайте, братцы, что Микула, раб божий, стоящий щас перед вас - на самом деле душегуб был почище энтих-то морских татей. По неведенью, конечно, и по излишку сил да могутности - но всё ж загубил множество люду. А ищо был я, братцы, в Железном отряде - может, слыхал кто из галльских земель. Сильно лютые это были бойцы-наёмники, сплошь воры, тати, да душегубы как один! Уж на тех войнах навидался, я, братцы, всякого, а что делал - лучше и не рассказывать. Однако, когда переловили нас всех по лесам, меня значит привели к противному князю и присудили мне - повесить! И - как Бог свят клянусь - на дубу прямо вздёрнули! Вот, и посейчас, кажись, на шее метка видна. Что, не видна? Ну, там не сильно видно - ветка-то хлипкая была, возьми и обломись.
Толпа грохнула смехом.
- Не, ну правда же, - продолжал Микула как-то смущённо и даже обиженно - я вам тут правду рассказываю, душу изливаю, а вы вон куда - смеятся. Обломалась ветка-то. Задумался крепко тогда противный князь, и говорит - зачем-то ты, Тит (а меня в той банде Титом звали) - зачем-то ты, значит Господу ищо нужный. Не велю тебя больше вешать, всыплю батогов - и отпущу. И сделал, как сказал. Вот. Потому теперь-то я и говорю вам, православные - может, Богу на что-то нужны ещё и эти разбойнички, коли ни огонь, ни куры адские их не взяли? Чуете, господа сперады? Есть у нас тут дело церковное, дело божеско - значить, праведников-то искать. Я, конешно, мужик тёмный, однако ж не совсем. Мыслю я, праведников своих Господь и так знает как облупленных - они у него небось на золотом пергаменте все ангельскими перьями описаны. Однако ж, велит он нам праведников искать. Дык, может, праведников-то в себе искать надо - да в самых что ни на есть худых на свете людишках, вроде меня и разбойников энтих? Может, самим нам надо в душе своей найти малый закуток, где праведник ищо не выветрился, и вспомнить заповеди Божии о прощении? *
Толпа зашумела - к такой проповеди и толкованию не были готовы даже священники.
- Ежели, однако, не хотите меня послушать, - вёл дальше Микула. - То забейте, пожалуй, и меня в кайданы с этими сперадами - они-бо не хуже меня люди.
Повисло молчание.
Что мыслите, господа стражники? Что скажете, святые отцы? Что присудите, робяты?