Родольф бросился вперёд, в попытке сбить пламя с Микулы - но он знал, что уже поздно, такое пламя прожигает кожу, вытапливает жир, пропекает мускулы - он чувствовал запах печёного мяса - и сжигает всё, всё до костей, а потом прокаливает кости, пока не останутся от них только обгоревшие белые осколки, да горстки чёрного пепла и угля вместо тела. Но Микула вдруг остановился. прекратил метаться. Он стоял. На обугленных ногах.
В неверном свете фонаря, который Абрахам извлекал из расщелины, издавая стоны и охи и высекая на белых стенах меловой пещеры длинные вязкие тени, трудно было рассмотреть, что происходит, но крик Микулы явно перешёл в какой-то новый тон. Как будто он борется, пытается что-то сделать - поднять огромную тяжесть или согнуть железный прут. Мускулы вздулись на его теле, как узловатые канаты. Внезапно крик оборвался. Микула упал на колени. Умер, подумал Вагнер. От боли. Так часто бывает при ожогах. Но нет... нет, он ошибся - было слышно, как огромный крестьянин выблевал. Прокашлялся.
- Теперя вы, барин. - тихий голос звучит слишком спокойно, даже как-то отстранённо. - огромная ручища потянулась к Абрахаму. Абрахам пытался отползти - кто его знает, что задумал этот второй чудик - может, он ещё хуже первого! Но адреналин кончился, и на механика нахлынула боль. Жуткая боль. Неясно, почему. Хотя, конечно, ясно - сожжённая нога. Но... почему сейчас?! Пречистая королевская п... милость, как больно!
Здоровенная микулина лапа сграбастала обожжённую ногу. Вагнер не успел вмешаться. Абрахам заорал, как резаный. Заорал... и понял, что ему не больно. Наоборот - от руки мужика словно шёл странный холод, успокаивающий боль. Холод растекался по ноге. "Сделает из меня зомби" - отстраненно думал Эйб, но не сопротивлялся. Всё лучше, чем такая боль.
- Всё вроде, - сказал Микула наконец, тяжело дыша. Снова блеванул. Сел, прислонившись к неровной стене. Телеса его были покрыты крупным потом, голос дрожал. - Вы уж, пан прусич, того... не пылкайте больше.
Огромное тело замерло у стены и больше не шевелилось. Абрахам поднёс фонарь к ноге. Кожа. Живая кожа. Неровная немного. И без волос. Но её только что не было. Она была вся... сожжена. Ущипнул себя за ногу. Ай! Встал. Нога работала безупречно. Что-то в темноте застрекотало и выбежало в круг света. Маленькое животное... крыса? Нет... ласка.. или горностай. Гибкое, гладкое, с глазами-бусинками. Оно вскочило на неподвижное Микулино колено и неодобрительно взглянуло на Абрахама. Потом на Вагнера. И выдало серию рассерженных писков. Вагнер мог бы поклясться, что если бы перевести речь зверька на немецкий, то это было бы одно чертовски длинное непристойное слово.