Глаза Абрахама зажглись лихорадочным огнём, когда оба бога внезапно загорелись одной и той же сумасшедшей идеей. Абрахам превращал свой камень души из одного инструмента в другой так быстро, что вряд ли кто мог точно назвать, сколько было таких изменений. Десятки? Сотни? Тысячи? Приладить к руке пистолет было очень просто - достаточно было взять его в эту руку. Но Абрахам желал не этого - он желал сделать его частью руки. С механическим приводом, неизвестно для чего предназначенным. Тонким ланцетом он безжалостно искромсал левую руку Чака, превратив её в кровавое месиво. Чак, охваченный алой аурой, заорал, и от крика его из земли стали вырываться огромные глыбы, разлетаясь с нереально-медленной скоростью, словно при замедленной съёмке. Револьвер, приложенный к взрезанной руке, отзываясь на желание Чака, раздулся, заалел, и охватил руку, словно багровое пламя. Абрахам лихорадочно направлял его рост, прилаживая какие-то шестерни, приводы, провода. Словно гигантская опухоль, камень пополз по руке вверх и остановился только на уровне локтя. Начали смутно прорисовываться его новые очертания - десятки дул и жерл, спаянных воедино. Рука, пульсировавшая болью, показалась Чаку совсем лёгкой. Ещё ему показалось, что из-за слегка ободранной топором "двери" вытекает какая-то серая масса и вливается в него, разжигая и без того пылавшую ярость.
"Отомсти за нас!"
"Мы души потерявших разум!"
"Иди!"
"Разрушь этот мир!"
"Всё разрушь!"
"Отомсти!"
Чак поднялся во весь рост - а рост его был как три человеческих. Взглянул на жалкую деревню, распростёршуюся у его ног, протянул левую руку - и открыл огонь. Шквал алого пламени снёс хижины, словно ураган. Где эта козявка с арбалетом? Тома не было видно. Чак развернулся и сжёг хижины с другой стороны, чтобы дать выход злости. И немало абориганов, в ужасе распростёршихся на земле. Это ему понравилось. Тупые аборигены. Идиотские рабы, слушающие каждого, кто ими помыкает. Так вам! Он с наслаждением расстреливал их поодиночке, словно мальчишка, жгущий муравьёв.