Мила вошла в предбанник и увидев на лавке болтающего ногами мальчишку сразу же ткнула пальцем ему на одну из задних комнат, ту где стоял неимоверный жар. Глянув в непреклонное лицо Милы, бродяжка спрыгнул с лавки и торопливо скрылся в жаркой темноте комнаты, хотя судя по тому как он обогнул стоящую бадью с водой, темнота ему ничуть не мешала ориентироваться в комнате. Садиться на лавки поднимающиеся к потолку, мальчишка не стал. Дерево разогрелось довольно сильно, все равно что сидеть на камнях которые полуденное солнце разогревало так, что жгли даже сквозь толстую подошву башмаков, которых к слову у Ежа никогда и не было.
Он остановился у одной из стен, там где было не так жарко, если честно он не очень понимал как тут можно было мыться. В комнате стояла конечно бадья с ковшиком, но воды в ней было не так много, хватило бы только что бы ополоснуться немного. Зато комната напомнила бродяжке кухню, которые он иногда видел в приоткрывающуюся заднюю дверь трактиров, когда повара выносили объедки, большая печь и куча столов с едой.
От мыслей о еде, от которых рот сам наполнялся слюной, Ёжика отвлек голос Милы. Быть "таким насмышлёнышем" не хотелось и звучало это довольно обидно. Поэтому мальчишка сразу же набычился.
- Ничего я не несмышлёныш! Вот тебя сунь в незнакомое место, которое ты ни разу в жизни не видела, посмотрел бы я на тебя. Вместо того, что бы нормально ополоснутся в реке, приходится в по хороминам шататься и жару терпеть.
Вид хозяйки дома вызвал некоторое удивление у Ежика, он стоя голышом уже весь взмок от жара и исходил потом, будто из него собиралось вытечь все что могло течь, а она ещё и переоделась. Хотя веник тоже вызывал недоумение, подметать таким вряд ли было бы удобно, только листьев по всей горнице наметешь. В общем-то Ежик был нечастым гостем в доме у горожан... да вообще в любом доме, а пока его не выгоняют нечего и выкореживаться. Он немного потаскал воду, но зато он был покушамши и даже может быть потом ещё дадут. Так что бродяжка решил, что пока лучше делать что ему говорят, чтоб не выгнали и покормили.
Вздохнув он сначала осторожно встал на коленки и ладошки, над раскаленным деревом, а потом медленно опустился на него мокрым от пота пузом и грудью.
В голове почему то сразу на рисовалась картинка, как повар разделывает тушку на столе и тут же обжаривает мясо с косточек на углях.