- Отчего же? - рыцарь закинул руки за спину. - Я ведь говорил, что направляюсь по зову королевы, дочери монарха, которому я когда-то присягал на верность. Я там, где мне место, а место мое именно здесь. Держать клятву, возглавлять войско Липовское. Проливать кровь ради династии и права наследования. Присутствовать на военных советах, обсуждать тактику и стратегию, давать советы, например, отступать и реорганизовывать наши силы, или совершать маневр и идти в наступление. Не было бы здесь меня, и все пошло совсем бы по-другому. Будь я в другом месте - и это было бы сразу видно, сразу, что я на месте не своем. Вот как в случае с королем Генрихом. Посмотришь на него, и видно сразу - не на своем месте парень. Мне приходилось бывать в Шиндаларском королевском дворце, приходилось встречаться и с королем. Презабавнейшее, скажу, зрелище. Росту невысокого, мантия по полу волочится, корона набекрень, а на ногах сапоги из разных пар. Вспомнишь такого, и желание бороться снова вспыхивает. В общем, со мной все ясно, но вот видеть вас здесь довольно... любопытно. В нашу последнюю встречу, насколько я помню, ни вы, ни ваши спутники не изъявляли такого ярого желания бороться за королеву. Успели передумать?
Лукаш издал негромкий смешок и поспешно махнул рукой.
- Знаю, знаю. Успел поговорить с вашим командиром касаемо обстоятельств вашего здесь появления. Цепкие лапы родины, законы военного времени.
Помолчали.
- Ваша песня, - наконец произнес он, - удивительно подходящая моменту и ситуации. Не удивлен, что вокруг вы видите решетки. Такому мятежному духу негоже томиться взаперти, негоже идти в бой на чужой войне за чужие идеалы. Вы менестрель и странница, вы бывали много где. Скажите, везде ли мир таков?
* * *
Томислав не преминул воспользоваться возможностью посетить церковь. Церковь в лагере королевы имелась, было бы странно, если бы армия, несущая добро, архангельскую волю и восстановление справедливости в Алари, ее не имела. Церковь была полевая, поэтому особым изяществом не отличалась - наспех сбитые бревна, никакой резьбы и украшений. Внутри, однако ж, было довольно прилично. Деревянные скамьи, мягкий ковер, выстланный от входа до алтаря. А над алтарем - резное изображение архангела, живо напомнившее Томиславу другое изображение и другую церковь, в Крейцберге. Он содрогнулся и упал перед алтарем, вознося Небу молитву. Не очень далеко от алтаря стояли и переговаривались два других священника, в черных рясах с позолоченной вышивкой. В конце концов, один из них ушел куда-то во внутреннее помещение строения, отгороженное от основного зала стеной с алтарем. Второй священник терпеливо дожидался, пока Томислав закончит свою молитву.
- Благоволи тебе Небо, брат. Я не видел тебя здесь раньше, хотя и рад твоему приходу. Я - отец Гугон. Какими дорогами ты ходил, и как тебя занесло к нам?
* * *
- Смотрю, а там эти, пять человек, все оченно вооруженные, впереди этот гигант! Ручонками-то самострел нащупываю, а ручонки-то дрожат! - солдат рассмеялся. Томас помнил, что он был среди тех, кто так ловко сцапал их у ручья, но имя его забыл. - Потом смотрю - вроде попик. Я и думаю, раз попик, значит наши! Потом смотрю - попик-то какой-то и не такой, при доспехах и с оружием. Наших-то я с оружием не видел, в бой они не ходят!
- А чего не ходят? - сонно поинтересовался Шаддар. Их группу направили в одну из рот городского контингента города Нарицы, расположенного где-то южнее Гурбаха, состоящую преимущественно из пехоты. Вооружали их самострелами и кинжалами, а в обмундирование не включалось даже кожаного нагрудника - солдаты ходили в бой исключительно в том, что на них было надето. Исключение составляли лишь состоящие до войны в городской страже и имевшие кольчуги. Их преимущественно и посылали в разъезды, ибо подготовка горожан говорила скорее о том, что первее враг обнаружат их, а не наоборот. Со снаряжением было туго, но вот чего-чего в казармах было вдосталь, так это водки. Шаддар, прослушавший уже немало тостов "за новобранцев" и "за новое боевое братство" сидел и клевал носом, слушая болтовню вполуха.
- Дык а чего, чего им ходить-то, - раскрыл рот солдат, - их ж дело какое? Их дело - духовное утешение. Ну, я в кусты и за своими пополз, тишком-молчком, ни звона-ни звука к командиру. А там уж мы вас. А признайтесь, здорово мы вас? Лапки к верху - и нате, готовы, голубчики. Голыми руками бери.
Компания "местных" расхохоталась.
- Но и мы вас, - медик поднял голову. - Мы вам тоже дали. Когда Томас-то рявкнул, даже я испугался, чего про вас говорить. Думаю, сделает сейчас что-нибудь нехорошее.
- Это да, - подтвердил солдат, - и то верно, вроде нас же больше, вас врасплох, болтами вам в морды-то тычем, а как он начал, так сердце в пятки ушло. С одной стороны, чего он нам сделает? Один-то? Да пусть не один, да будет один, шаг сделали - все, четверо лежат, один стоит. Но есть что-то такое... сила какая-то... когда стоишь перед безоружным, все превосходство у тебя - а он на тебя смотрит - и вроде как нет у тебя никакого превосходства.
- Ни черта не понял! - расхохотался другой солдат. - Но давайте выпьем. За превосходство!
- Давайте уж за духовное утешение лучше, - предложил Шаддар.
- И то верно! За духовное утешение!
Если в предложении медика и была нотка сарказма, то такая незаметная, что ее как будто и нет. Из присутствующих двойной смысл сказанного понял один лишь Томас. Понял также, что медик не так пьян, как кажется.
В казарму вошел лейтенант Глен. Оглядел стол, меланхолично спросил сидящих:
- Пьете?
- Ага, - мотнул головой усатый сержант.
Лейтенант о чем-то крепко задумался. Походил по казарме, проверил постели. Заглянул в оружейную. Зачем-то стащил оттуда арбалетный болт, повертел в руках, вернулся к столу.
- Ну пейте. Скоро снимаемся.
- Садитесь и вы с нами, лейтенант!
- Благодарствую, не побрезгую.
Налили и лейтенанту, выпили.
- Снимаемся скоро, - повторил лейтенант Глен, хрустя огурцом, - все господари, которых ждали, уже собрались. Такое, братцы дело - больше ждать некого. Так что все, сколько есть, скоро идем в атаку. Войска Генриха сейчас ослаблены. У них за спиной Свышевицы, у них за спиной Веллетро и утомительные многочасовые марши.
При словах "Свышевицы" и "Веллетро" многие солдаты заскрежетали зубами, что не прошло мимо внимания лейтенанта.
- Знаю, знаю, что у вас на уме. Мысли ваши и нашей законной королевы сходятся - сукиных сынов надо брать за задницу сейчас, лучше момента уже не будет. Брать и драть, рубить им головы, рубить им руки, которыми они рубили наших друзей и родственников. Мы уж заставим их заплатить. За все заплатить. Они-то сейчас думают, что мы уже убежали из страны, уж далеко в Воларии, уж бежим, сверкая пятками. А мы совершим маневр, обойдем их с фланга. Настигнем там, где они не ожидают. Численно мы их превосходим, силы у нас отдохнувшие и свежие... куда им против нашей силы. Наша сила со всей страны стянулась, все мы добрые люди. Все мы за идею боремся. А их сила слабая, потому как борются ради того, чтобы убивать, жечь и грабить. Потому-то победа и будет за нами.
Выпили снова. На этот раз, как нетрудно догадаться - за победу.
Лейтенант распрощался со всеми, ушел, захватив, помимо арбалетного болта еще один огурец со стола и сержантов, которые должны были получить распоряжения на завтра.
Отсутствие сержантов не помешало снова выпить. На этот раз тост произносил капрал. Тот самый капрал, встретившийся им у ручья.
- За наших новых товарищей! - заявил он, поднося чарку ко рту, - мерзавцев и сукиных детей, дезертиров и просто козлов с длинными языками.
Опрокинул чарку. Не моргнув глазом, опрокинул и Шаддар. Разговоры в казарме смолкли. Все посмотрели на Томаса.