Может ли спектральный пес существовать, не задавая вопросов ни себе, ни мирозданию?
Туман был хорош. После него и в коридоре лежалось отлично. Даже лучше, чем за лестницей. Жаль, что вечность так не вылежать. Хотя, казалось бы - чего сложного-то? Да и вообще, звучит как вызов: "перележать всех". Ничего сложного.
Давно закончился бой, "свои" разошлись по своим суетливо-бессмысленным делам, все на корабле пошло своим чередом. Он лежал. Бесконечность отдыха. Сначала ему мерещилась лиссабонская улица, идя по которой, он дышал португальским воздухом. Краски событий, разведенные в гротеске сна - то ли приглушенная музыка, то ли полусмазанные образы того, что произошло или того, что могло произойти, то ли все разом. А затем, когда он, проспав остаток Времени Солнца прямо в коридоре, ближе к ночи перебрался в привычное "залесничье", ему долго чудилось оно, Второе-Тело руки, дремлющее - осклизло-китовое, холодно-водорослеватое, колоссально-темное. Спарки ворочался, изредка приоткрывал то один, то второй глаз, тянул лапы. Так то - отмеченное туманом - Время Луны и прошло. Дни сменяли дни. Нерушимость лестницы возвышалась над ними символом победы желания бездействовать над всеми прочими страстями, а пес откровенно хандрил - ему не хотелось ни есть, ни вынюхивать "чужое", ни - временами - дышать.
Потом были бесшерстные. Всем им было что-то нужно. "Своего", пытавшегося подкормить его смрадным - видят Древние, даже в носу засвербело - бисквитом, Спарки решил пока не загрызать, лень вставать было, но от "угощения" все же отказался. Мука, когда-то бывшая зерном, тем, что сплелось из соков земли, некогда бывшей истлевшими, ставшими пылью-грязью мертвецами - вот, что лежало в сухой сути этой штуки. Сама же она была тем сортом пищи, которую он мог поглотить только в случае совсем уж крайней нужды. Но вот от мяса - его жилы все еще хранили запахи первородного пламени, в котором сгорели поваленные неизвестно где вековые деревья, и той искры жизни, что двигала зверя, частью которого оно было до того, как стало этим куском - уже не стал, сжевал. И кивнул тому "своему", с которым у них был договор, подтверждая его исполнение. Этот "свой" оказался неплохим, из тех, что держат слово. Последний же "свой", просоленный и старый, не стал давать ничего материального, предложив вместо того, что питает тело, то, что питает дух - созерцание моря, монотонность наблюдения за чужой работой. Пес согласился.
Оставив теплоту належенной лежки, он выбрался с моряком на палубу. Сидел там, смотрел, не всматриваясь, на бесконечность воды, нюхал, не внюхиваясь, приносимые с ее - бесконечности - просторов порывы пропитанного стылыми брызгами ветра, глядел на то, как "свой" возится с, кажется, до сих пор связанной со Вторым-Телом наживкой. Думал о всяком, но больше, все же, ни о чем.