Отдышливый Джавад долгое время только кивал: короткий панегирик твоему мастерству – всплеск радости от того, что он сам жив – выпил у парня все силы. Он только переводил взгляд с тебя на мертвых чудищ, потом обратно, смотрел на выщербленный временем соседний дувал, на обломанные клыки каменных, таких непривычно капитальных жилищ. Пока была погоня, пока кипел бой, Джаваду было не до того, чтобы рассуждать и заботиться о том, что будет через секунду, а теперь его раскосые глаза были круглыми и огромными, как две полновесных шахских монеты.
- Да, брат, – выдавил он наконец, - ты прав, что лучше сказать правду. Захеддин умер, как мужчина, в бою с нечистью, и его теперь обласкивают Облачные Девы, - в утверждении звучал неловкий вопрос, будто толстяк сам до конца не верил, что из желудков тварей можно попасть на небо, - так что Бахтияр-эффенди должен им гордиться. А ты… - приятель явно опасался за тебя, - уверен, что сможешь здесь, ну, один? Может, я все-таки неподалеку буду, чтобы ты, случись что, криком подозвал меня?
Ты уверил, что в состоянии справиться в одиночку, и что быстрые, как у газели, ноги спасут тебя там, где может не спасти полумесяц сабли. Джавад, почесав подбородок с первым юношеским пушком, нехотя кивнул. Грузно поднявшись, он прижал к груди булаву, как самое дорогое, что могло только быть у человека, и неспешно потопал куда-то в сторону ворот, поминутно оглядываясь, пока вовсе не скрылся из вида.
Ты остался один в заброшенной крепости, полной гулей, змееногих дев и Асеман ведает, кого еще. Но ты знал, что делаешь.
Снова стена с лазом внизу, снова острые шипы на кустах – обратный путь показался длиннее. Может, дело в том, что раньше тебя подгонял страх за друга и неизвестность, а теперь ты представлял, что можно ожидать под крышей старого дома?
Все та же куча драгоценностей, все та же девушка с гибким кипарисовым станом – к прежней картине прибавились только здоровенный лук и колчан стрел, бережно прислоненные к одной из стен. Немигающие глаза Аминэ уставились на тебя, на изогнутых кочевничьим луком губах появилась легкая улыбка:
- Приш-шел, бача-богатур? Я думала, что ты уш-ше направил с-свои с-стопы к дому…
Приложив раскрытую ладонь ко лбу, губам и груди, ты поблагодарил лучницу за себя и Джамала, гадая, как она отреагирует. Но змеехвостая только мелодично рассмеялась, запрокинув голову – а потом одним движением под звон рассыпающегося золота оказалась прямо перед тобой. Ты уже знал, какой высокой может быть Аминэ, выпрямившись, но теперь она стояла, плавно покачиваясь, так, чтобы глядеть глаза в глаза.
- С-с-с твоей с-с-стороны было с-смело и опрометчиво прийти с-сюда: ведь мои с-сестры могут гадать на утробе человека также, как вы гадаете на внутреннос-стях барана, а некоторые могут и вс-сю кровь выпить. Но я этого делать не с-стану…
Еще одно ловкое, едва заметное глазу движение, и хвост змеедевы оборачивается вокруг тебя, лишь в пол-кадама не дотрагиваясь до твоих пыльных и рваных шаровар. Аминэ теперь стоит чуть сбоку и, кажется, веселится с ситуации – неужто бой разогнал холодную змеиную кровь? От нее пахнет миндалем и хвоей, и еще чем-то сладковатым, исподволь дурманящим разум.
- Мои с-сестры, и я вмес-сте с-с ними, вс-сегда ценили отвагу в с-сердце, и редко когда причиняли зло дос-стойным ас-скерам. Да, мы могли впрыс-снуть яд в его вены, но яд этот был с-столь долог, что у дос-стойного мужа ос-ставалис-сь впереди годы: годы, которые он мог потратить на выполнение прос-сьбы одной из нас-с, дабы получить противоядие. Но чаш-ше мы брали такого храбрес-са на одну ночь в муш-шья, ш-штобы привес-сти в мир еш-ше одну с-сестру.
Но ты, Ш-шамс-си-даляр, - в голосе назвавшей тебя древним, полузабытым титулом «Отважнейший» девы блеснула луной из-за туч искренняя тоска, - с-слиш-шком молод и для одного, и для другого. Мош-шет быть, когда-то, когда колес-со времен года с-совершит нес-сколько оборотов, белые ш-шапки в предгорьях будут нес-сколько рас-с обнаш-шены, мы с-снова вс-стретимс-ся. И ес-сли ты не утратиш-шь с-сегодняш-шнего задора, кто с-снает, что с-случитс-ся под мягким с-светом звезд?
А покаш-то я не с-стану тебя удерживать, - хвост Аминэ, от которого чувствовалось тепло, как от свернувшейся в ногах кошки, распрямился, давая тебе возможность спокойно двигаться, не опасаясь задеть его, - вс-се равно до с-следующей ночи гули нос-са не покажут из логовиш-ша. Я рада, что с-смогла преподать с-с ваш-шей помощью им урок не охотитьс-ся подле границы моих владений – так ш-што ты принес-с пользу и мне.
И прос-сти Аминэ, ес-сли я тебя с-сейчас-с обижу, но лучш-ше бы в твоем доме никто не узнал, что ты видел меня с-сдес-сь. Блес-ск золота туманит короткоживуш-шим разум, и они могут помеш-шать моему покою. Я не опас-саюсь их, вс-сегда зная, как с-спас-стис-сь, ес-сли с-стрел окажетс-ся недос-статочно, но мне донельзя не хочетс-ся ос-ставлять мой дом и возвращатьс-ся в горы…
А ты… - дева-змея на секунду задумалась, - не должен уйти отс-сюда с пус-стыми руками. Пожалуй, я…
Недоговорив, она ививистым движением опустилась к россыпи сокровищ, откуда вынула изогнутый серпом тонкий кинжал с простой деревянной рукоятью, смотревшийся на фоне остальной роскоши донельзя блекло. Протягивая его тебе, змея пояснила свой выбор так:
- Вручать ас-скру золото – ис-скушать его, а оружие – дос-стойный подарок для мужчины, даже ес-сли он еще не начал отращивать бороду. Я пока что не с-скажу тебе, почему этот кинжал хранилс-ся у меня – пус-скай это с-станет тебе с-сюрпризом, когда ты попробуеш-шь с-скрес-стить его с-с другим клинком.
И да хранит твое горячее с-сердце Трехликое Пламя, Ш-шамс-си-абид, - на сей раз змеехвостая лучница назвала тебя Искрой, и, кажется, в ее исполнении это все же был комплимент.