На вопрос Без Базара Фрэнк только мотнул головой. Но тут же, опомнившись, спросил:
- Есть орешки? Ну, те...
"Бесплатные" сказать язык не повернулся. Иногда здесь можно было поживиться нерасколупывающимися фисташками или прогорклым арахисом, или ещё каким хрючевом, которое стыдно подавать даже к дешёвому пиву. Предполагалось, что оно бесплатное для посетителей, то есть, для тех, кто, блин, ЗАКАЗЫВАЕТ - и, что характерно, платит потом.
Но в этом как раз и заключалась вся загвоздка. Не то, чтобы Фрэнку совсем было нечем платить, но это совсем прям нож к горлу приставило. А Пикассо уже был научен горьким опытом: в такой ситуации нет ничего опаснее осознания того, что, даже если ты потратишь два бакса, тебе всё равно надо добыть где-то ещё сотни две-три, и погоды оно всё равно не сделает. Через это два бакса превращаются в пять, в десять, в пятнадцать, а там уже бац - и не осталось даже их.
И, что самое обидное - хавальник открывается не потому, что так уж жрать охота. А потому, что делать нехуй. А делать нехуй, потому что из всей работы - на полставки поваром у Папаши Джо, больше его с такой рожей не возьмут никуда: дело проверенное.
Провёл ладонью по стойке, ощущая глубокую с ней внутреннюю связь. Старая. Ничем не примечательная. Вся в ожогах, царапинах. Как он её понимал. Все эти ебучие шрамы... Сука, чесались, как будто даже внутри. И кожа, стянутая, болит. Почти всё болит, что болеть может. Это полный пиздец, с которым ему, Пикассо, теперь жить...
И даже стойка была, пожалуй, счастливее, чем он. Её протирали. Полировали. Ухаживали за ней.
А он?
И, словно желая подлить масла в огонь самобичевания, рядом приземлилась Кимби. "Свободные отношения без обязательств, претензий и обид", ебать их в сраку. Будто весь мир превратился в одно ёбаное напоминание о том, что всё то дерьмо, каким была твоя жизнь до пиздеца - это, в общем-то, и была самая счастливая её часть. Лучше уже не будет. Для него - так точно. Для Бетти - все ещё может быть. В конце концов, если он, Фрэнк, нормально справится, может, даже, ёбаря себе найдёт, когда вырастет, в конце концов, ноги в этом деле вещь не самая нужная...
Блядь, вот принесла же нелёгкая байкершу. Все мысли Пикассо, вообще не меняя мрачной окраски, полетели в сторону трахелова, отчего стало ещё гаже на душе. Ему-то хуй не оторвало. И, как назло, рядом баба сидит, с которой ещё совсем недавно...
А теперь-то уж, скорее всего, никогда.
Одно хорошо - по этой морде пойди пойми, что ты там себе внутри думаешь. Да и смотреть особо не хочется никому, что уж там.
- Здорово, Кимби, - прорычал Фрэнк. Мало того, что рот шевелится не так, ещё и с голосом хуйня случилась: то ли внутренний ожог, то ли надышался всякого, кто бы объяснил. Но говорил он теперь так, что особо впечатлительные и обоссаться могли. Вот и пойди пойми, что поздоровался он вполне дружелюбно - пытался, по крайней мере.
Отворачиваться не стал, хотя очень хотелось. Но, сука, надо привыкать. Теперь он такой.
И это, блядь, уже не изменится.