Жизнь Луиса Фернандо прошла меж двух миров. Старого мира, где он был зачат и куда уходили корни его древнего и почтенного рода, и завоеванного для императорской короны Сойры его предками мира Нового, где ему было суждено появиться на свет. Даже в языках, которые ему приходилось слышать в детстве, звучала эта двойственность - родители часто говорили на бинорском, а няньки и кормилицы из числа местных индейцев, которым в первые месяцы и годы своей жизни во многом был доверен Луис, изъяснялись на собственном языке в присутствии младенца. К удивлению и даже гневу баронской четы де Льяно первые свои слова Луис Фернандо произнес на тягучем и странном для уха белого человека языке кечуа.
Луиса Фернандо рос в поместье отца в пригороде Виктории. Достаточно скромном, но выстроенном по столичной моде и окруженном небольшим фруктовым садом, миниатюрным подобием тех садов, что окружают замок Льяно на самом юге провинции Суз. Барон Фернандо намеренно создал для себя будто бы уголок старой славной Сойры в этой далекой земле, стремясь дать возможность сыну вырасти словно бы на родине, а не в фактической ссылке, в которой оказался его опальный отец. Впрочем, вся Виктория, которую Луису довелось видеть когда он немного подрос, стремилась подражать метрополии, быть ее нарядным отражением за океаном. Луис полюбил эту землю, вне всякого сомнения, однако вместе с тем так и не отделался в юности своей от ощущения, что все окружающее было словно бы ненастоящим, некоей приятной глазу и заслуживающей любви и похвалы, но все таки пародией. Пародией на Старый свет, где творилась история, где сверкали великолепные дворы монархов, где предки его совершали подвиги и завоевывали бессмертную славу. Впечатление это, сперва невысказанное и не вполне осознанное, постепенно оформлялось в разуме Луиса и сыграло затем важную роль в его судьбе.
Пока он рос. Единственный ребенок своих родителей, надежда благородного рода, наследник баронского титула и немалого состояния, Луис, увы, был весьма избалован. С самых ранних лет он привык, что любой его каприз будет выполнен, что ему никто не ответит "нет". Ни рабы, ни слуги, ни папины гости, ни сами любящие родители. Луис не был жесток или жаден, но только лишь уверен сверх всякой меры в себе и своем несомненном праве всюду и везде быть центром внимания и заботы. Годы и компания равных в колледже сгладят эту его черту, уйдет в прошлое капризная тяга к вниманию. То, что останется, в будущем кристаллизируется в уверенность и достоинство, твердость в отстаивание того, что наследник дома де Льяно требовать в праве. Барон Фернандо сумеет своего сына из баловня превратить в достойного идальго.
В учебе же Луис не отличался. Он не был лишен талантов и, будь его натура немного иной, быть может сумел бы развить в себе большие способности к наукам и искусствам. Они, однако, обыкновенно не занимали его в мере достаточной для того, чтобы посвятить учебе значительные усилия. Врожденных дарований было достаточно, чтобы не печалить сверх меры родителей и учителей, и именно этим, пожалуй, Луис и ограничивался. После уроков он проводил время не с книгами, а в компании друзей, которых заводил непринужденно и легко. Когда детство сменится отрочеством, Луис Фернандо станет неизменной частью всякой праздной компании своих благородных сверстников в Виктории. Он станет завсегдатаем клуба фехтования, будет упражняться и соревноваться в стрельбе, бездарно играть в любительском театре, а затем отстаивать постановки бинорских пьес после начала очередной войны с извечным соперником Сойры.
Он будет, однако, мягко, но упорно сопротивляться попыткам отца вовлечь его в семейное дело, в торговлю. И речь будет идти не только об отсутствие интереса и усидчивости, требуемой для работы с пыльными томами учетных книг и кипами договором... Луис Фернандо глубоко в душе будет считать дело своего отца не вполне достойным, неблагородным даже. Его будет пугать мысль о том, что в будущем ему вероятно придется пойти по стопам отца и стать... торговцем. Разве не будет страшным мучением посвятить свою жизнь чему-то столь приземленному, мещанскому почти. Нет, нет, Луис не осуждал своего отца. Но он помнил все же, что отец занялся торговлей вынуждено, только лишь из-за трагедии крестьянских войн и немилости императора. Он не хотел, чтобы эта печальная, в сущности, участь настигла и его.
Потому когда газеты стали пестрить новостями о войне с Бинорией, Луис Фернандо, которому тогда исполнилось пятнадцать лет, занялся не только яростной защитой бинорских пьес (он сумел в конце концов заручиться помощью любимой дочери губернатора, которая в свою очередь убедила родителя позволить дальнейшие постановки). Мысли его захватили мечты о воинских подвигах и славе. Он не был воинственным человеком и в иных обстоятельствах вероятно не стал бы рваться на поле брани, но... В этой войне юный его ум увидел посланную Господом возможность вырваться из сложившихся обстоятельств, буквально завоевать себе будущее, а может быть даже вернуть благосклонность императора по отношению к доброму его роду.
Больше времени Луис стал посвящать упражнениям в стрельбе, фехтовании и верховой езде, больше интересоваться военным искусством, горячо обсуждать газетные статьи о далеких битвах, даже спорить о стратегии, тактике и большой политике с такими же ничего не смыслящими в этом студентами колледжа. С большим интересом отнесся он к формированию добровольческих полков в Нуэво-Альмерии. Он сам уже решил, что непременно хочет присоединиться к армии и отправиться на войну. Впрочем, он не желал присоединиться к колониальным добровольцам - сердце его жаждало сражаться в Старом свете.
Мотивом тому вновь было желание проявить себя, в первую очередь перед императором и двором, которые когда-то так жестоко отвернулись от его отца. И конечно же, Луис желал участвовать в цивилизованной войне, где армии сходятся в поле по строгим канонам военной науки, а не сталкиваются случайно на лесных тропах, где сражаются профессиональные солдаты под началом благородных офицеров, а не случайные добровольцы и индейцы-наемники. Где решается, в конце концов, судьба мира, а не каких-нибудь там прав на пушной промысел, за что вероятно воюют на севере континента. Да и следовало признать, Луис просто хотел собственными глазами увидеть Сойру. А поэтому, когда впереди замаячил семнадцатый день рождения, а война все еще не тянулась, он начал просить отца выхлопотать ему какой-нибудь патент в Императорской армии, сражающейся с бинорцами в Старом свете. Ведь несомненно остался там еще кто-то, кто готов будет дать шанс потомку рода де Льяно!