Песок… В древних языках Зандри, на каких привык приказывать Аменехметум, было сто двадцать пять различных слов, каждое из которых низшие народы переводили как «песок». В их землях были многочисленные виды почвы, скал, где-то льда а где-то растений, для которых в их языках были слова. В Нехекхаре был песок. Тот, на котором стоял, созерцая руины своего царства Аменехметум, назывался «бесавадхельмалих» - дословно «почерневший от касания воды» или «обласканный водой». Такой песок считался одним из священных атрибутов Усекфа, безжалостного божества вод и жизни. Он использовался жрецами в ритуалах, призванных умилостивить жестокого бога и приблизить разлив Великой Реки. То, на чём стоял на коленях причудливый гость - «лайямальх», что значит «не дошедший» или, более точно, «упавший без сил прежде, чем успел добраться до воды». Им ни в коем случае нельзя было марать ковров чужого дома, ведь это считалось знамением страшных несчастий и засухи. Тот же, что осыпался при каждом шаге из недавно пробудившихся стражей гробницы, да и самого царя-лодочника, звался «шинирауливехенх» - «тот, что будет у каждого». Его воспрещалось касаться всем, кроме жрецов погребального культа — для них он был священен. Но не бесавадхельмалих, не лайямальх и даже не зловещий шинирауливехенх беспокоили не-мёртвого царя. «Йадетульшахурих» - «украденный и возвращённый обратно» - песок, остающийся от разрушенных зданий. Вот, что занимало его мысли. Именно этот термин как нельзя точно описывал теперь царство Зандри. Аменехметум отобрал у пустыни всё, что было нужно его народу, и с момента его смерти пустыня возвращала украденное себе. Сколько лет назад зеленели в последний раз поля, что теперь полнятся лишь прахом? Сколько десятилетий минуло с того, как смолкла последняя песня, воспетая на пышном празднике урожая? Сколько веков вины лежит на плечах царя, бросившего свой народ на погибель? И не всё ли равно теперь? Теперь, когда он вернулся. Теперь, когда любая вина будет оплачена с лихвой, когда царство возродится вновь и не умрёт никогда, как никогда не умрёт его царь. Ибо что мертво — то не смертно, а то, что смертно — гибнет лишь раз.
– Сколь занятно. – Сапфиры призрачных огней полыхнули под воздетым челом, когда царь лично обратился к загадочному гостю. Замотанные в истлевшие папирусные бинты пальцы нежно пробежались по морщинистому лицу и дрожащему подбородку, изучая его, словно картографическое перо обрисовывающее сложный рельеф.
– Наречие великого Зандри ведомо тебе, но не из моих подданных ты, и, как вижу, не из подданных наследников моих. Тебе ведомо многое, но не знаешь ты ничего. Ты потерян и найден вновь. Не будь устрашён, ты, кого не приняла ещё смерть. Врата Зандри открыты таким как ты - тем, кто способен послужить. И в тебе я вижу толк, пусть и сокрытый. – Столетия молчания стёрли из памяти звук собственного голоса, его шёлк потускнел во тьме саркофага, но ни изящная резьба интонаций, ни позолота доброжелательности, ни бирюза снисхождения не пропали. Лишь покрылись патиной праха, что вздымался из глотки при каждом призрачном выдохе.
– Ведите, стражи, гостя в палаты. Пусть знает каждый о гостеприимстве милостивого Зандри. Каждый алмаз изначально груб и невзрачен, не отбросим же его покуда он не огранён. Дхосер, распорядись чтобы наш новый друг содержался как то подобает. Следом, отошли делегации с дарами и словами уважения нашему заречному соседу — Анхатару Третьему — и вождям диких странников Аравии. Презренные или нет, они потомки наших союзников. Мир обязан знать, что Зандри начал путь к возрождению. Пусть наши старые вассалы избирают мудро: склонятся они пред нашим величием живыми или склонятся как нетленные останки. Некогда мы торговали со всеми народами, до каких могли доплыть наши суда и доскакать наши колесницы. Позже, они же платили нам дань за каждую свою сделку и урожай. Ещё позже - платили за право жить. Теперь, нам надлежит вернуть такое положение вещей. С империей Стриг, как назвал её наш новый друг, я, увы, знаком не был, как не был знаком с этой Бретонией, что потеснила аравийцев. Слабые, новорождённые княжества, не иначе. Предметы познания и покорения. К ним отошли иных специалистов — их, что поклоняются Сокфу Лжецу, носящих чёрные куфии и души чернее оных. Они же пусть осмотрят те земли, что зовутся теперь болотами ужаса. Некогда я покорил те места и были там сады и поля. Тогда я дал им имя Заливов Щедрости, но как видно время и пески были не более милостивы к ним, чем были к нам. И созови со всего города визирей с советниками, и повели народу собраться на главной площади. К слугам моим обратиться желаю. – До того безмолвно выслушивавший пожелания своего правителя, визирь Дхосер наконец улучил момент по-птичьи склонить иссохшую голову набок и вопросить, по привычке подхалимствуя своему повелителю.
– Вы желаете вдохновить верноподданных своим солнцеподобным ликом, царь мой? –
– Более того. Необходимо объявить всенародно о пришествии новой эпохи что рассветает ныне над нашими землями. Пусть разнесут гонцы эту весть, пусть ветра шепчут о свете, что забрезжил на горизонте. –
– Свете новой эпохи величия, царь мой? –
– Так, друг Дхосэр. Эпохи Второго Рассвета Зандри! Эпохи возрождения и процветания! Как из руин и песка возвёл я величие однажды, так же возведу и вновь. – Царь раскинул руки в стороны, словно готовясь обнять всех своих подданных одним широким жестом. Облачка осыпающегося с его ладоней шинирауливехенх-а слились в лучах полуденного солнца с истлевшим бардовым плащом, вившимся за спиной и длинными лентами ритуальных свитков, змеившихся из-под кирасы, составив вместе массивный силуэт царственной мантии, подобную какой визирь некогда видел на своём царе в часы пиров. Очи государя ещё раз полыхнули голубым огнём бурлящих в душе некротических энергии, а лишённые губ уста широко распахнулись, провозглашая его волю. На миг, не-мёртвый визирь перестал видеть перед собой иссохшего мертвеца. Пред ним по прежнему стоял его царь — пламенный Аменехметум Лодочник, мудрый и решительный. Царь прохладных вод и жаркого сердца, возводящий и уничтожающий, живущий и убивающий ради своего народа. Он вновь был жив, ибо воскрес Зандри, и Зандри жил вновь, ибо воссоединился со своими царём.
– И да пребудет так покуда не умрёт сама смерть! –