— Его Величество, покойный Людовик XV, однажды сказал Нам, что если человек или группа людей украли что-то, а затем слабость правосудия и их счастливая судьба позволили им наслаждаться украденным хоть сколько-нибудь долго, то со временем они начнут полагать эту вещь своей по праву.
Ясное утро за окном королевского кабинета, как кажется, не доставляло его владельцу никакой радости. Когда он отвернулся от этой лучезарной благости, опрокинувшей себя на сады Версаля, лицо венценосного правителя Франции было хмурым.
— В этом вся суть этой истории с парламентами, Прованс, чтобы вам там не говорили торговцы слухами и мнениями в салонах! Все эти великие древние вольности, в честь которых они сочиняют панегирики. Все эти исконные привилегии, кои якобы есть их собственность, их древняя собственность, их неотчуждаемая иначе как произволом и рукою тирана собственность. Все это — лишь красивые слова, за которыми кроется очень нелицеприятная правда. Привилегии парламентов всегда были лишь добычей воров, похищенной у слабых и ветряных королей прошлого. Те руки, что держали их, держали их долгое время, это так. Но долгие года прибавленные к преступлению всё еще не делают его чем-то, кроме как преступлением, — и тем более эта несправедливость, которой позволили продолжаться столь долго, не делает преступление чем-то почетным и благородным! Когда добрый канцлер, наконец, смог призвать парламенты к порядку, то он не отнимал ни у кого ничего — он лишь вернул Короне то, что она потеряла, но что всегда оставалось её собственностью! Он лишь только вернул хозяину украденное у него! Он поступил так, как верному слуге Юстиции должно!
Луи-Огюст — с недавних пор Людовик XVI — отошел от окна и лег обратно на кровать, с которой он обычно давал частные аудиенции узкому кругу лиц, преимущественно ограничивающемуся принцами крови и пэрами Франции.
— И что добрый канцлер получил в оплату своих непрекращающихся и кропотливых усилий во благо Трона, Месье? Лишь всеобщее презрение, лишь прозвание деспота, лишь колючую неблагодарность! Наше сердце, право, сжимается от мысли о том, сколь несоизмеримо достигнутое и сделанное маркизом де Морангле с тем, что он в итоге получил! Что он получит! Он и мадам Дюбарри! Если где-то и стоит искать несправедливость, то, как раз, в этом — вот, что Мы скажем!
Король прикрыл глаза на несколько секунд. Он продолжал говорить, впрочем:
— К сожалению, Мы не можем не признать, что несправедливость и неблагодарность — это тема балов в Версале на несколько сезонов вперед. Нам хотелось бы, чтобы Мы могли бы что-то с этим сделать, но Мы не можем. Короли, к сожалению, не всесильны. Это великое бремя для Нашей души, эта неизбежность, но мы должны будем лишить верного канцлера его печатей. Наше единственное утешение во всей этой истории, что если и не самого маркиза, то сделанное им, мы все же сумели защитить. Пусть и не навсегда, пусть лишь на пять лет. Наша единственная надежда заключается в том, что требуемой Артуа — та итоговая форма, которую Мы по истечению этих пяти лет позволим принять парламентам, — будет хоть в чем-то лучше того произвола, что творился там раньше. Мы надеемся, что этот компромисс, удовлетворивший всех, кроме нашего столь склочного, но все ещё любимого кузена Шартра, породит что-то благое. Да, Мы надеемся, и Мы уповаем на Господа Нашего.
Король открыл глаза и позволил слугам поднять себя на ноги:
— Но довольно, Месье! Нам не должно позволять Меланхолии стать Нашей госпожой! У нас с вами впереди целый день работы! Идёмте! Сегодня мы представим Совету его нового главу и нашего нового первого слугу — графа де Верженна!
***
Через несколько дней в резиденцию наследника Орлеанского дома был доставлен ответ короля. В своем письме Людовик XVI сообщал о том, что — пусть и скрепя сердцем — готов отправить первого слугу своего покойного деда на покой. Хозяин Франции также выразил оживленный интерес к предложению герцога в помощи с реформированием государства и не меньший к его предложению финансовой помощи короне и своему венценосному венценосному кузену.
Его Величество предложили Шартру составить всеобъемлющий проект фискальной реформы для всего королевства. Различные региональные системы налогообложения уже давно следовало привести к общему знаменателю, а все многочисленные и разнообразные подати, собираемые с подданных, рационализировать и сделать менее обременительными для них. Чего-то подобного уже давно требовали равно и здравый смысл, и человеколюбие. Только разумно и только лишь верно, если работу по подготовке такой реформы возьмет на себя столь просвещенный и столь близкий чаяниям и ожиданиям народа человек, как герцог. Со своей стороны, король будет только рад обрести в нем поддержку и кредитора для себя.
***
Из всех озвученных во время частной аудиенции идей герцога д'Эгийона король, как кажется, в наибольшей степени приглянулись идеи о расширении мощи и территории Франции за счет североитальянских княжеств и Швейцарской конфедерации. Людовик сначала попросил главу французской дипломатии подробней рассказать ему об этих векторах политики его предшественника, а затем сам озвучил своё видение к тому, как к данному вопросу следовало подойти.
Как оказалось, по мнению короля, Швейцария потенциально могла бы стать новой Польшей. Габсбурги по соглашению с правителями России и Пруссии отторгли от этого королевства треть, если не половину, его земель. Теперь, полагал король, император Иосиф II, Виктор Амадей III Савойский могли бы стать партнерами Франции в аналогичном разделе Швейцарии. Если между двумя великими монархиями и Сардинским королевством будет достигнут консенсус, то конфедерация гордых горцев прекратит свое существование в один день. Все же как она, даже теоретически, сможет противостоять трем армиям, наступающим на нее с трех направлений? Никак.
Тройственный раздел Швейцарии будет означать, что каждая из трех значимых сил в данном регионе — Франция, а также монархии Габсбургов и Савойского дома — получит своё, и ни у одной из них не будет претензий к двум другим. Таким образом, резюмировал Людовик XVI, путь к усилению Франции за счет Швейцарии лежит через трёхстороннее соглашение между Парижем, Веной и Турином.
***
Состав
Королевского совета:
— Шарль Гравье, граф де
Верженн,
первый министр и государственный секретарь королевского двора;
Здание для Верженна: дискредитировать сторонников независимых парламентов в глазах широких кругов дворянства, возможно, выставить их экстремистами, замышляющими восстание.
— Этьен-Франсуа де Шаузель, герцог
д'Амбуаз,
хранитель печатей;
— Аббат Жозеф
Террэ,
генеральный контроллер финансов;
Задание для Террэ: искоренить коррупцию.
— Эммануэль Арман де Виньеро дю Плесси-Ришельё, герцог д’
Эгийон,
государственный секретарь иностранных дел;
Задание для Эгийона: прощупать швейцарское направление потенциальной экспансии. Возможно, следует начать с Вены и заручиться их согласием на этот раздел.
— Клод-Луи, граф де
Сен-Жермен,
государственный секретарь военных дел;
Задание для Сен-Жермена: подготовить проект реформы армии.
— Карл-Филипп, граф д'
Артуа,
государственный секретарь флота;
— Месье Луи-Станислав-Ксавье, граф де
Прованс.
Кроме того, Антуан де Сартин, граф д'
Алби, сохраняет за собой пост
генерал-лейтенанта парижской полиции, хоть и не вводится в состав Королевского Совета.
На
коронацию и связанные с ней торжества выделяется
1 бюджета. Возвращаем ссыльных, Амбуаза — прямо в Королевский Совет. От чрезвычайных налогов в связи с коронацией откаываемся.
Со своей стороны король тратит личное время следующим образом:
2 — исполнение монарших обязанностей,
1 — участие в придворном церемониале Версаля,
1 — сближение с королевой,
2 — личный контроль за процессом компенсационных выплат потерявшим свои должности парламентариям, а также продвижение своего образа как милосердного короля (встречи с потерпевшими, выражение сочувствия, активная публикация кейсов наиболее показательной помощи). Выплаты ведутся из собственных средств короля, о чем общественности не перестают напоминать; также как и о том, что выплаты следующего года будут прежде всего сделаны самым "лояльным". Личные средства короля в 1774 года равны 3 единицам (королева и герцог д'Артуа каждый проспонсировал Людовика на 1 л.с.). Это втрое больше, чем затраты на коронацию! Того выплачивается 3/8 "парламентского" долга.