Когда Айлинн увидела дым на горизонте, на который указали более внимательные ребята, сердце ее екнуло предвкушением беды. Однако же, не желая выступать вороной, накаркавшей зло своими предположениями о смысле обнаруженного послания, она предпочла найти хоть какое-то оправдание, лишь бы не признавать, что в родной дом пришла беда.
- Может, это сигнал нам, что хозяева гоблинов все же пришли к деревне?
Уверенности в голосе девушки не было ни на йоту, а побелевшие костяшки пальцев, сжимавших рапиру, свидетельствовали об охватившем ее волнении.
Тревога, перерастающая в панику, еще сильнее окрепла, когда все поднялись на наблюдательный холм и удостоверились, что пожарище совершенно не похоже на сигнал.
- Может, стог сена в суматохе подожгли, а мы напридумывали тут? Поспешим? – совершенно нелогично продолжила она тихим голосом, которым люди обычно говорят на похоронах.
А дальше был долгий бег и резь в легких. Было падение о корень, так подло прыгнувший под ноги, и чьи-то крепкие руки, помогающие подняться. Были ветви, от которых приходилось пригибаться, чтобы по лицу не хлестали. Был заправленный за пояс берет и молотящие по бедру ножны. Были гудящие ступни и растегнутый ворот, мешающий дышать, влага на лбу закушенная губа. Было тяжелое сбитое дыхание и никакого желания петь. Кровь в висках и сердце бились набатным колоколом, подгоняя девушку мчаться вперед и только вперед, не думая ни о чем, кроме опасения за судьбу родных и друзей.
Богатая фантазия, разжигаемая песнями и книгами, рисовали картины одна страшнее другой: орды гоблинов, окружившие Викен, вторжение демонов, поднявший всех мертвецов некромант… Во всем этом ужасе, вне зависимости от декораций, взрослые держались, защищая тех, кто не может оборониться сам, и ждали возвращения молодежи, стоя посередь десятков трупов врагов. Но реальность оказалась куда страшнее и пугающих фантазий, и ночных кошмаров.
В дом, милый и любимый дом пришла смерть в ее самом жестоком и отвратительном обличье, смерть, не щадящая никого и ничего.
Анна остановилась, как вкопанная. Бледная, как полотно, с широко распахнутыми глазами, костяшки пальцев закусившая до алых следов, она смотрела, как голодный огонь лижет крышу дома дядюшки Эда, как рдяные языки дико танцуют, с гулом вырываясь из окон «Смеющейся Свиньи», как жуткой пародией на костер полыхает сложившийся внутрь дом тетушки Милены… Она видела человеческие фигурки, распластанные на земле – неподвижные, изломанные, похожие на выброшенных злым ребенком кукол.
- Нет… Так не бывает… Нет.. Почему-у!?
Так она и стояла – растерянная маленькая девочка, чей мир был разрушен в одночасье. Потерянная, осиротевшая, с больным сердцем, словно изрезанном десятком острейших ножей. И только когда другие начали спускаться, она словно сбросила мертвенное оцепенение, поспешив за остальными. Маска ужаса и неверия, застывшая на лице, превращала всегда бодрую и позитивную Анну в кого-то иного, надломленного и лишившегося всяческой опоры.
Когда дорогу преградили солдаты, одни из тех, кто пришли принести смерть в Викен, она не стала вступать в переговоры, не стала даже пытаться понять, что они хотят. Боль от увиденного прорвалась непрошенными слезами из глаз, еще более искривила лицо. Бардесса оскалилась по-волчьи, приподняв верхнюю губу и обнажив ровный ряд белых зубов, закричала истерическим рыком, сжав маленькие кулачки:
- Тва-ари! Да я вас… Прям щас… За маму… За всех…