Пробуждение в холодном поту не было чем-то необычным для Септа. Бывало и хуже. Несколько раз он просыпался от собственного крика, в каком-то застывшем промежутке между сном и бодрствованием, когда не понятно, что именно происходит, и от чего настолько страшно. Но в этот раз, лежа на мокрой, измятой простыне, и пытаясь заставить скрюченные пальцы заставить перестать стискивать ткань, он все помнил хорошо. Слишком хорошо - обычно сновидения оставались в забытьи, или стирались из памяти спустя минуты, если не секунды после того, как Септ приходил в себя.
В этот раз он пересчитал поперечные балки, удерживавшие крышу (так как семья была большой, мест даже в немаленьком доме Хербаста-старшего на всех не хватало, и Септу отвели каморку на чердаке), затем осмотрел зарисовки, которыми были заполнены стены, поднялся, потянулся… и все равно помнил все детали, да так четко, будто бы кто-то вырезал их у него перед глазами. Надежда, что спуск вниз и полная горсть свежей, колодезной и холодной воды поможет забыть также оказалась тщетной. И даже обжигающий холод, который заставил Септа заорать, когда он просто окатил себя из ведра, не помог разорвать связь между сном и памятью.
Похоже, этому образу суждено было остаться с молодым Хербастом надолго. Игнорируя удивленные взгляды родственников и прочих домочадцев, он гордо последовал обратно к себе, оставляя мокрые следы на полу и мелко дрожа (что мешало выглядеть так, как будто бы ничего выдающегося не произошло, и «вообще, не на что тут смотреть»). У лестницы, похоже проснувшийся еще раньше Люсьен стоял с каменным лицом, держа в руке полотенце.
Старшему брату (одному из семи!) Септ немного завидовал. В отличие от него самого, Люсьен был достаточно уважаемым человеком в деревне, и поговаривали, что несмотря на наследный характер передачи дел, свойственный для Виккена, столярная мастерская перейдет именно ему, а не шалопаю Горнаму. Учитывая фиаско, которое потерпел Септ со своими не-совсем-прямыми столами в свое время, это была маленькая, но очень индивидуальная шпилька судьбы. К тому же, хотя сам Септ лицом был не дурен, Люсьен был не дурен и всем остальным - осанка, мускулатура и хищная грация делали его весьма популярным среди девушек деревни.
- Обычное утро?
В тоне Люсьена кто-то чужой не увидел бы ничего, кроме абсолютной невозмутимости. Это была та интонация, которой спрашивают «неплохая погода сегодня?», а не встречают выбежавшего на улицу и зачем-то облившего себя водой брата со странностями.
- Совершенно ничего странного…
Септ протянул руку за полотенцем. Несколько секунд они стояли рядом, держась за кусок ткани, но в итоге первым сдался Септ, расхохотавшись. Люсьен, которому, судя по подрагиванию уголков глаза, тоже сдерживать себя давалось с трудом, присоединился.
- Давай, сушись, и бегом к столу. Каша остынет, и не как в прошлый раз.
В прошлый раз каша, которую всем наливали одновременно, почему-то была холодной у Септа. Добавка, правда, оказалась нормальной. Стуча босыми ногами по дереву, молодой священник взбежал вверх по лестнице, на ходу стягивая промокшую рубаху. Внутри, закрыв дверь, он переоделся. Хотя память о сне никуда не делась, Люсьен сделал то, что у самого Септа бы не удалось - заставил своего младшего брата переключить внимание.
Некоторые люди деревни считали, что Септ - это этакая паршивая овца Хербастов, от которой те бы с радостью избавились. Но на самом деле Септа любили, и сам Септ любил свою семью. Хотя бы за то, что большая часть ее принимала его таким, какой он есть - они имели куда больше опыта с его «странностями», и потому понимали, что они относительно безвредны.
Завтрак, помывка посуды и последующий поход по поручению матриарха Хербастов за покупками не только поднял настроение Сепу, но и не дал ему вернуться к мыслям о странном сне. А, когда Морнис, пробегая мимо к таверне, где он подрабатывал, набираясь опыта (с тайным, как знал Септ и еще полдеревни, желанием составить однажды конкуренцию Редмейну), сообщил, что Грог хочет видеть его по какому-то важному делу, так и вовсе все мысли вылетели из головы. Потому что важными делами Грог регулярные походы за добычей в лес не называл, на памяти Септа, никогда.
Вот оно, мгновение, которое Септ всегда ждал, его шаг в страну возможностей и приключений!
Ну, не всегда, но это дела не меняло. Сейчас он этого мгновения ждал. Поэтому он не просто побежал на место встречи, а забежал домой и, накидав в рюкзак всякой всячины, похвастался всем встречным, что у Грога для него есть особое задание, и только тогда уже, в полной готовности, прибыл на назначенное место встречи.
Почти не опоздав даже. Поприветствовав всех и ответив на приветствия (кого-то он знал лучше, как тех же Неттлов, кого-то хуже вроде Молчуна, Оуэна или Кеннета, кого-то хотел узнать получше, но не решался, судя по залившей после приветствия Анной лицо краске), он замер в ожидании, готовясь услышать что-то невероятное - своей близостью, эпических историй, мифов и сказаний он и от Громвелла слышал немало, но это происходило с ним самим, здесь и сейчас, чем и было ценно.
Слушал он Грога разве что не подпрыгивая. Однако потом, когда охотник дал время на раздумья и вопросы, в сердце Септа начало закрадываться сомнение. Не то, чтобы он боялся приключения или гоблинов. Точнее, он боялся гоблинов, но только если бы встретился с ними один - драться он не умел, и те редкие драки, в которые он попадал до своего ученичества у Громвелла заканчивались всегда не в его пользу. Но та компания, которую охотник собрал, похоже, могла постоять за себя. Другое дело, не станет ли сам Септ этому отряду помехой?
Он начал подбирать слова, чтобы как-то объяснить это Грогу, не представив себя при этом трусом, но тут Нейт начал рассказывать свой сон. Точнее, его, Септа, сон. Со стороны могло показаться, что юного священника просто подменили - будто готовился читать молитвы на свадьбу, а пришлось говорить слова из писания на похоронах. И теорию Кеннета, что это все проделки самого Неттла, он не мог разделять - хотя бы потому что считал свою силу воли достаточно крепкой, чтобы заметить подобное вмешательство.
Да и, надо сказать, было в сновидении что-то такое, что Нейт измыслить способным не казался. И мысль эту озвучил брат Нейта - попутно признавшись, что ему тот же сон приснился. Правда, объяснение, которое придумал старший Неттл, Септа тоже не вполне устраивало. Знак Матушки о чем? Что такого сотворили жители Виккена, чтобы играть какую-то роль в событиях, которые имели достаточно апокалиптический характер - буквального вторжения ада в рай?
И почему тогда это видение было послано не всем, и даже не тем, кто был ближе к Матушке, чем собравшиеся? Чужая душа - потемки, но не своя…
Септ вздохнул. Реакция Грога была понятной, а его предсказание того, что скажет отец Неттл - вполне правдоподобным. И потому, вместо того, чтобы донимать охотника вопросами, он достал записную книжку из рюкзака и начал зарисовывать что-то, позволив остальным донимать охотника вопросами вместо него. И за это дело, разумеется, взялась Анна, задав, как показалось, все вопросы мира. Увы, в процессе ответа на эти вопросы Грог поставил его перед довольно сложным выбором, но после колебаний этот был выбран менее эгоистичный вариант.
И потому, когда от собравшихся отделилась экспедиция за рапирой, он все-таки обратился к Грогу.
- Мастер Грог, я не то чтобы трушу, хотя есть немного, но что если выйдет… ну, как обычно? Я не хочу подставить кого-то своими… странностями. Охота одно дело, но тут ставки побольше.
С одной стороны, он понимал, что охотник, наверное, выбирал людей не просто так, и все учел. Но то ли что-то в нем хотело, чтобы Грог его приободрил, заверив, что без него ничего не выйдет, то ли беспокойство за остальных просто требовало задать этот вопрос.