Первые дни, проведенные в стенах Университета, показались Хлое сущим кошмаром: привыкшей быть в центре внимания просто самим фактом своего существования – за исключением балов, на которых, как известно, должно сиять всем – ей непросто было смириться с тем, что ныне в зказке, называемой жизнью, ей отведена не самая главная роль. С одной стороны, это было приятно: юная фюрстерин была не из тех людей, что упивались собственной значимостью и наслаждались всеобщим интересом, а с другой, все-таки, положение одной из многих оказалось на удивление некомфортным.
Любящая все контролировать, леди фон унд цу Шварценберг по первому же учебному дню поняла, что в классе подобные ее потуги будут в лучшем случае восприняты с насмешкой, в худшем же – и вовсе в клинки. В соученики подобрались люди и нелюди оригинальные, со своими склонностями и странностями, что, собственно, было не удивительно для магов. И, для правильного построения учебного процесса, для которого, как оказалось, надо уметь работать в команде, это следовало учитывать. Напортачить в отношениях с такой специфической публикой ей, не наделенной умением болтать с каждым встречным-поперечным как с добрым приятелем, было бы проще простого, и горянка предпочла не рубить с плеча, а, для начала, присмотреться к окружающим. В конце концов, даже с прокладкой нового штрека в шахте, как она знала, даже при большой необходимости не спешили, предпочитая довериться обходчикам, которые сначала осуществляли проверку пород. Так и с людьми: сначала наблюдение, а потом – действие.
На всеобщую пьянку девушка не пошла, не видя в том нужды, в библиотеку – тоже, предпочтя для начала отыскать мастера Мардука, с твердым намерением расспросить преподавателя, какие драгоценные камни наиболее подходящи в качестве проводников, и какую литературу лучше почитать студенту, пытающемуся разобраться как с Эфиром и его распространением по разным территориям, так и с умением его наблюдать. Второй вопрос носил сугубо теоретический характер, а вот первый имел практическую подоплеку: за долгие годы своего существования земли Шварценбергов отдали своим хозяевам немало даров земли, в том числе в виде драгоценностей, часть которых даже осела в фамильной сокровищнице. Если удастся выпросить у папеньки какой-нибудь камень для дальнейшего использования в качестве накопителя – будет полезно.
Лишь разобравшись с этим вопросом, Хлоя направилась в обитель записанных знаний, с твердым намерением по максимуму вооружиться теоретическими пособиями, дабы не ударить в грязь лицом и не отставать столь уж сильно от одногруппников, знающих о магии куда больше простых смертных, к которым досель она относила и себя. Покончив с этим вопросом, нагруженная немалым количеством книг девушка была вынуждена заказать наемный экипаж до небольшого двухэтажного домика на окраине Талона, купленного за счет княжеской казны второй из Шварценбергов, обладающих Даром.
Вернувшись домой и рассказав слугам о первом учебном дне, юная княжна незамедлительно получила нагоняй от дядюшки Руппи, популярно объяснившего подопечной, что иногда надо выключать мозги и включать соображение: коли уж молодая госпожа так хочет, чтобы сборище молодежи стало командой, то надо общаться не только по учебным вопросам, но и в неформальной обстановке: так куда лучше и знакомства завязываются, и понимание других приходит. Хлоя кивнула, поблагодарила и уточнила, стоит ли ей вот прям сейчас отправляться на поиски отправившихся обмывать первый учебный день одногруппников. Ответом, к ее удивлению, снова было твердое «нет» - неча меч в посередь боя менять, к тому же являться незваной к середине пьянки – дело дурное. Будут еще посиделки: тогда и надо не отрываться от коллектива, а присоединиться к нему.
Клара подтвердила слова телохранителя, напомнив хозяйке, что здесь – не Шварценберг, и людишки попросту не знают, что госпожа Хлоя – человек добрый и хороший, и словами это им не объяснишь. Так что совместный отдых – на этих словах студентка поморщилась, почитая безделье чуть ли не худшим грехом – да-да, именно совместный и именно отдых в этом помогут. Оттуда разговор плавно вильнул к вопросам, а как, собственно, дочери фюрста стоит себя вести на пьянке, и чего стоит опасаться.
Хлоя, понимая, что в подобных вопросах она такой же профан, как и в магии, безропотно внимала более опытным слугам, иногда порываясь те или иные сентенции законспектировать. Вскоре к беседе присоединился и Дитмар, чей густой бас с легкостью заглушал речи прочих, и Йоган, который попросту грел уши, тоже запоминая, что напиваться допьяна нельзя, виснуть на кавалере, даже если он кажется благородным и праведным – тоже, руки ломать за попытки флирта тоже сразу не стоит, но при этом нельзя и благосклонно позволять себя приобнимать и держать руку на коленке…
В общем, поход в кабак с малознакомыми людьми оказался целой наукой, которую следовало выучить «на подъеме» прежде, чем применить ее на практике. Задумчивая, Хлоя покивала верным слугам и перекусив, поспешила на второй этаж, в свою комнатку, где, наконец, оставшись одна, села за домашние задания и выданные в библиотеке учебные пособия. Лишь за полночь, когда предметы были сделаны, а книги пролистаны, она отправилась в постель, где еще долго возилась, никак не в силах уснуть, раз за разом переживая первые уроки.
…Дальше начались обычные, если такое слово вообще применимо к Университету, учебные будни. Как и многие, молодая княжна была поражена, что от магов требуется превосходная физическая форма, и во время занятия у мастера Кантаро тысячу раз благословила предусмотрительность папеньки, требовавшего от нее равно занятий с клинком, верховой езды, долгих прогулок по узким горным тропкам и тому подобных мучений – если бы не это, Хлоя бы уверенно попала в число отстающих, если бы вообще не свалилась на первой трети «Мучильни» полубездыханным телом, как мисс Блант.
Зато алхимия и риторика оказались куда как интереснее и понятнее. На занятии у мастера Коракса Шварценберг увлеченно строчила за преподавателем, оставляя на полях пометки «NB» и «Разобраться», и задавая уточняющие вопросы: как, например, имеется ли возможность ознакомиться со списками условно-одинаковых зелий, изготовленных из разных ингредиентов, чтобы понять зависимость тех или иных качеств от используемой первоосновы. А вот на уроке риторики она все больше предпочитала помалкивать: дело тут было как в том, что девушка считала себя далеко не лучшим дипломатом, так и в персоне наставника, которая, признаться немало отвлекала от темы лекции даже такую неискушенную фройляйн, как Хлоя.
С каждым новым предметом девушка приходила в тихий ужас, понимая, какие объемы работы стоят за ним, и какое количество материала прежде придется изучить, чтобы чувствовать себя хоть сколько-нибудь уверенно. Подлинным спасением от бесславной гибели под завалами новых знаний оказались предметы общеобразовательного курса: после некоторых мук совести Хлоя, извинившись перед преподавателями, посвятила эти часы самостоятельному изучению магических дисциплин, лишь изредка поднимая руку на тот или иной вопрос, чтобы доказать, что к изучаемой теме она подготовилась сильно загодя.
Возможность сконцентрироваться на дисциплинах, в которых она откровенно слаба, несколько примирила горянку с действительностью, так что курс «твареведения» Шварценберг пришла без какого бы то ни было душевного трепета об очередных грядущих полутора часах, украденных у сна. Рассчитывая еще на одну четкую сухую лекцию, Хлоя была немало удивлена той неформальностью, с которой мастер Тарé вела свой предмет: с одной стороны, это казалось неправильным и не соответствующим официозу занятий, а с другой – напоминало, как рассказывали о том или ином отец, дяди Хорст и Хайнрих, да и те из учителей, что постоянно проживали в Шварценберге.
От конспекта, написанного мелким убористым почерком, Хлою отвлекло ехидной замечание наставницы о ее шее и том, как эту часть тела воспринимают кровососы. Девушка поежилась, подняв ворот чуть ли не до подбородка, и представила, как несколько благородных обликом господ обсуждают ее, неизменно заменяя имя на слово «ужин». Картинка была яркой, красочной и откровенно пугающей, так что горянке пришлось покачать головой, присмиряя разбушевавшуюся фантазию.
Когда же выдалась возможность задавать вопросы, она подняла руку вслед за Шарборро, бросив на бывшего кадета уважительный взгляд – до озвученной парнем мысли она не додумалась.
- Госпожа Тарé, я бы хотела уточнить. Вы говорите, что иногда с кровососом легче согласиться, чем пытаться противостоять. Означает ли это, что твердое «нет» от того, в ком они не видят угрозы, вампиры не воспринимают, и, если я не уверенна в своих силах, то не стоит и пытаться возражать – во избежание последствий. И второе, если можно: как минимум, в начале учебы, как я понимаю, наши силы будут ограничены. В случае конфликта мы вряд ли сумеем цепью молний ударить по всему нападающему, равно как и не сумеем воспламенить его от клыков до подошв. Все-таки, если придется защищаться, где у вампира уязвимые места, куда надо бить если не для того, чтобы уничтожить, то хотя бы обеспечить себе возможность отступления. Глаза, клыки, тес… тестикулы?
…Следуя вместе со всеми за мэтром Морнау, сцепившая пальцы Хлоя с трудом удерживалась от восхищения и волнения: не каждый день увидишь живую легенду, и не каждый день решается твоя судьба на дальнейшие много лет, если не на всю жизнь. А что, если Сердце скажет, что фюрстерин фон унд цу Шварценберг – персона совершенно бесполезная, попала в Талонский университет по ошибке, а все ее владение магией уйдет не дальше ярморочных фокусов? Оказаться опозоренной перед тысячами глаз, перед лицом самого Фридриха Морнау было смерти подобно, и даже хуже смерти: как вообще после такого унижения можно остаться жить?
Следуя в первых рядах класса, Хлоя то нервно теребила манжеты, то крутила кольцо на пальце. Хотелось убрать снова выбившуюся непослушную прядь – да сколько можно-то! – хотелось протереть глаза и ослабить ставший ошейником ворот: но все это было слишком заметно, так что приходилось держать тон и внутренне содрогаться, иногда прикусывая губу – за последнюю привычку, донельзя плебейскую, дома можно было бы и отхватить. Но сейчас, слава Богу, никто конкретно на нее не смотрел: количество людей вокруг скрывало отдельные лица не хуже черной вдовьей вуали.
Увидев, наконец, Сердце, девушка замерла в немом благоговении. Оно было… Тут даже слова подходящие подобрать было сложно: прекрасное, величественное, могучее, завораживающее: тысячу превосходных эпитетов скажи, и каждый из них будет, с одной стороны, верен, а с другой – недостаточен для передачи подлинной бури эмоций и чувств, захлестывающей при виде такой красоты. Во все глаза Хлоя смотрела на сердце, стараясь запечатлеть этот момент в памяти на всю жизнь: он того стоил.
Строгие слова господина Уайета заставили девушку встрепенуться и сделать шаг вперед: раз уж вызывают, она должна не посрамить вереницу славных предков, глядящих на нее из прошлого, и показать всем, что она наделена если не магической силой, как Блант или Пэттс, и не физической, как Шарборро или Хансбергер, то хотя бы решимостью.
К вящему недовольству княжны, прежде, чем она вышла из толпы, раздался звонкий голос Ауреля, вызвавшегося быть первым. Толи по цирковой привычке Катона хотел быть в центре внимания, толи и вправду не боялся итогов – кто его знает? Хлое оставалось только проследить задумчивым взглядом за грациозным юношей, вздохнуть тяжко, и приготовиться идти следующей. Шанс быть первой она упустила, но хоть второе место оставит за собой.