Как в старинной русской сказке — дай бог памяти! —
Колдуны, что немного добрее,
Говорили: «Спать ложись, Иванушка.
Утро вечера мудренее!»
В. Высоцкий
Не ждала Ревдис, Бабочкой прозванная, не гадала, что мужи братства Эрве Одаль не станут время на размышления да поиск ответов тратить, а что подойдут к вопросу, как к Пиру Воронов – рубанут с плеча, не задумываясь, оставив другим последствия разбирать. Мудро ль то было, поспешно ли, або вовсе ошибкой – ответа не сыскать было допреж, чем веки в последний раз смежатся. Щита дева лишь головой покачала, расторопность Лешата видя, да отозвалась, поднимаясь:
- Ревдис дочь Гудлейва, Бабочкой прозванная, услышала твою клятву. И коли невеста сиротой осталась – буду я ей сестрой.
Знала Бабочка, что пред асами и людьми не будет брака, ежели одна из сторон за спиной никого иметь не будет, если никто не вложит руки невести в ладони жениха. Но знала она и то, что делать след при подобных ситуациях – и бестрепетно огласила себе сестрою леса дочери. Теперь же, когда одна формальность улажена была, завершила речь краткую свою обрядовой, традициями установленной формулировкой:
- Я свидетельствую!
Вот только не дали ей ни лентами две кисти перевязать, не вложить одни пальцы в другие. Заставил ее рев громовой, в ответ на Ирии слова прозвучавший, вздрогнуть да снова за ножа рукоять схватиться, нападения ожидая. Но смолкло все, и тьма пала непроглядная, как в глубинах подземных, где стоны и скрежет зубовный. А когда лучина в ладонях сестры названной, с кем кровь еще смешать только предстояло, мрак густой разогнала, узрела она Лешата, ничком лежащего. Руки касания было достаточно, чтобы почувствовать непоколебимую груди гладь, дыханием живым не недвижимую.
Стену плечом подперев, поведала щита дева Ингвару-Кователю. Что нету больше биения в груди лешатовой, нет больше дыхания. Но поостерегла:
- Чуется мне, о Кователь Премудрый, что рано еще тризну по другу справлять нам с тобою. Быть может, связь эта, сердца два нашедшая, лишь на время в забытье Следопыта отправила нашего. Кто знает, возможно, что умер для мира и мертвым всю тьму он пребудет, утром дабы воскреснуть, дар новый за то получив. Возможно, три дня и три ночи нам ждать его придется: как Один на древе Познанья висел, так и дух следопытов блуждает далече.
Одно лишь я знаю, не будучи ведьмой иль сейдмейди – мы доброе дело сделали, сполна за странноприимство хозяйке отдав. Изгнали мы духа жестокого, что тоже есть благо, которое нечасто ты встретишь в сказаньях. И хоть кровоточит сердце мое за Лешата, я знаю, что ныне пора нам с тобой на покой: пусть утро рассудит, что было, что будет – уж ночи оно-то стократ мудренее. Покуда ж давай мы накроем их шкурой, да вложим ладони в ладони, как должно. А там и забудемся сами в царстве видений полночных до первого солнца златого луча.
Ты согласен, Стали Певец?