Бабочкой прозванная дева поморщилась от Ингвара голосины, переносицу перстами двумя потерла, но мнение свое высказать никак не стала: пускай каждый свою попытку хижину оборонить попробует, а там уж ясно будет. То было выходом простым да очевидным, потуг особых не требующим. А вот решить и решиться поступить по тому обряду, что Ирия-лесничка предложила… Понимала Гудлейва дочь, что выхода простого здесь нет, и за каждый большую цену заплатить придется, как Одноглазому за мудрость мимирову.
- Не величай меня мудрой, солнечных лучей наследница: я всего лишь зрю чуть больше зрячих, - дева щита на рисунок свой вкруг глаз указала, - но счастьем под соснами да ивами с того не обладаю. Преклонился слух мой речам твоим, запомнило сердце их стежку, следам беглеца подобную. Дело ты говоришь, о гостях заботясь, как и подобает хозяйке доброй, да торопишься только, Лешату-лучнику решать единым способом предлагая.
Вплотную почти подошла Ревдис к хижины лесной хозяйке, в глаза глядя прямо да твердо. Как бы не говорила Ирия-дева, что один лишь способ остался – не верила Эрве Одаль воительница, что так оно и есть. Сдаться, не борясь, попустительством своим хозяйку позволить убить, кров предложившую и ныне за гостей умереть готовую – все это противно было духу девы быстрокопейной, верившей искренне, что любое дурное да неправедное остановлено должно быть.
- Ты, леса дочь, меня не хуже знаешь, что ледяное стало теплым, да горячее остыло. Время дай замереть и подумать избраннику твоему, да в своей груди ответ отыскать. Ведь не всегда даже разум самый острый видит то, что ближе соединившихся ладоней, да не всегда сердце заиндевелое быстро отзывается тому, что само же и породило. Успеется еще все разрушить: все одно Громогласный сюда не войдет, дожидаясь, покуда навстречу мы к нему выйдем, голодом или отвагой влекомые.
Кто звезды спрятал в глаз разрезах – не удержит их долго, верны слова мои? А коль счастье невысказанное бедой односторонней обернется, то там уж дальше думать станем. – Ревдис головой покачала смурно, - не готова я, не желаю под железный язык пускать тебя, да хижину эту Гулигамби хвостом горячим рушить.
Где и стояла, села на пол земляной Бабочка, снова веки смеживая.
- Мужи достойные, слыхали вы беседу с Ирией-девой мою. Прошу – спросите сердце свое, да ответ в нем найдите, какой уж есть. Вопрошайте – ибо второй раз спасти не получится.
Словам произнесенным, в пожелание воплощенным, щита дева и сама прислушалась. Вспоминала она Ирии слова да взгляды, движенья плавные да рук танец, найти пытаясь ответ, кто пришелся отшельнице по нраву. По всему выходило, что Следопыт это был, но… вдруг она ошиблась, вдруг звезды с их отраженьем в пруду перепутала?
Но не только на Ирию взгляд очей закрытых устремлен был, но и вовне. А если все-таки ошибается она, если все-таки верит глазам больше, чем сердцу, если все-таки…
Век не поднимая, тихо запела Ревдис: толи про себя, толи про Ирию – ей и самой вряд ли было понятно.
И я дарую тебе свободу,
Но ты ко мне возвращаешься вспять,
Как в окна ветер, как путник к дому,
Как то, что мне не дано поменять.
И в этом самое главное чудо -
Иметь, что никто не в силах отнять.
Пусть мир не вечен, но я не забуду,
А значит и не смогу потерять.