Услыхав Ирии речи, погрустнела дева щита – даже, отвлекшись, ножом острым палец царапнула, зашипев мигом кошкой рассерженной. Палец облизав, чтобы кровь унять, вздохнула она горько, косицу на палец наматывая:
- Огорчительно слышать мне это – если одесную зреть: глас родичей покойных всегда приятно услышать, даже если это ложь бесстыдная и морок дикий. Ошую же – благодарности мои за предупреждение: без слов твоих я бы уверилась, что муж покойный мне глаголет. Знание это щитом нам с Ингваром Крепощитным станет, обережет от речей паскудственных, броней надежной разум охватит, не давая усомниться ни в себе, в тех, по кому справила тризну.
Ответ на кузнеца вопрос заставил Бабочку кивнуть понимающе:
- А вот и копье к броне подобралось, что позволит духов голосистых без промаха разить. Кователь семью свою сердцем обширным любит, песни колыбельные ей поет. Я же Асгейра, Порывистым прозванного, и на одре смертном не забуду – а случится беда, так Нейя вспомоществление мне всякое окажет, поддержит в годину лютую.
Снова к нарезанию пеммикана да овощей вернувшись, Ревдис вскоре хозяйке доску протянула:
- Прими для варева своего, не побрезгуй. Что ж до колдовства темного, меня с собратом запятнавшего – жизнь такова, не только медом, но и смолой стелется. Со многим справлялись – и это переживем. От духов же отобьемся: в конце концов, кулаков два, а рожа одна – так что бить сподручней, чем получать.
Что ж до похода нашего – обратила ль внимание ты, дева-Солнце, что Соль, прабабка твоя все реже на небесах появляется, словно Скёль ее уж достиг почти? Бабка ж твоя, лето знойное, и вовсе пропала без следа в безмолвии снежном за окнами? Отец твой же ж, лес бескрайний, все в шапке белой ходит? Мы, смертные и дети смертной крови Аска и Эмблы, к ведьмам-вёльвам стопы свои устремили, дабы подмоги у них попросить.