Вот и брошен последний ком земли, сокрывший лицо Кэйи – единственной, кто мог бы стать лучшей подругой для дочери Ревдис, но убитой предательским броском параноидального Бьёрна, позабывшего и о безопасности, и о правилах поединка. Дочь Гудлейва подняла глаза к чистому, бескрайнему небу, делая вид, что заинтересовалась полетом облаков, а на деле – пряча непрошенные слезы жалости. Кэйя, может, и была колдуньей – а, может, с учетом увиденного, и нет: кто знает? Но сердце Бабочки подсказывало, что девушка была хорошим человеком, правильным и светлым, разве что слишком мягким для жестокости жизни.
Проморгавшись и словно невзначай утерев лицо рукой, странница опустилась на корточки, собирая свои нехитрые пожитки, а заодно еле слышно заговорила:
- Это – смерть. Кэйя ушла, и больше не вернется: к Хель ли, к Фрейе – про то мне неведомо. Но именно так выглядит, когда кто-то оставляет тебя навек. Жаль, конечно, что ваше знакомство было скоротечней капели с сосульки под палящим солнцем, но ничего не попишешь. Привыкай – это не первый и не последний человек, которого ты теряешь. Я понимаю, что нелегко принять это – будет нелегко и впредь, но погружаться в печаль тоже нельзя. Пока ты живешь, надо действовать для живых, а о мертвых страдать потом, когда чужие взоры тебя не видят. Пойдем…
Закончив сборы, Ревдис и наконец-то полноценно обретший голос, оказавшийся, к слову, прекрасным и медовым, Ингвар отправились к лесу. Однако же черная кромка оставалась столь же далеко, сколь и вначале пути – по всему судя, вцепившийся однажды в хирдманнов морок не хотел их отпускать даже здесь, у зачарованного источника. И Кователь, ставший нынче Сладкоголосым, был с этим, кажется, согласен.
- Верно говоришь, - не стало долго рассуждать она, - Я попробую, хоть и пыталась при появлении здесь увидеть нечто сокрытое от очей, привыкших к единственной реальности. В тот раз не вышло, но кто знает, на что еще способны эти воды… А коли не получится – есть у меня еще одна идея.
Домысел этот, упомянутый ныне, она озвучивала и раньше, когда искала путь от умрунов. Способ был прост и стар, как горы и снег – морок действует на образ, а разрушается этот образ его изменением. Одежда наизнанку, движение спиной вперед, слова, ежели придется их говорить – с зада наперед. Какой обман туманный, какие чары устоят супротив такого непотребства?