Речь Бьёрна произвела на дочь Гудлейва разнообразное, скажем так, впечатление. Однако же, если хэрсир хотел ее усовестить, то задуманного не вышло: привыкшая полагаться только на себя странница, и раньше-то не испытывающая пиетета к командирам, еще не воспринимала Бьёрна, как человека, которому даровано право решать за других, и не видела ничего дурного в том, чтобы лишиться над собой его воли. Она, скорее, была с одной стороны озадачена – столкнувшись с первыми же испытаниями, мужчина отступился, хотя прежде казался крепким, как тролль на солнце, с другой же – испытала облегчение от того, что их не будет вести муж, не готовый еще к тому, чтобы решать так, чтобы с ним не хотелось спорить: из-за властности ли, из-за разумности ли, из уважения ли – не столь важно.
Не каждому дано вести за собой людей – это подлинный дар асов. По крайней мере, так это здесь, в землях Севера: мягкокостные южане, говорят, сами придумали себе власть не по заслугам, а по роду, из за чего и страдали. Впрочем… что еще ожидать от народа, чьим верховным риксом – императриксом – был человек, носивший имя «Карл», что в стране Вечной Зимы недвусмысленно указывало на род занятий земледелием? Так вот, Бьёрн оказался не одарен этой достославной чертой – так бывает, сама Ревдис признавала, что из нее лидер был бы в разы худший. Зато хольдар оказался достаточно умен, чтобы это признать сейчас, а не когда будет поздно. Что же, за это ему часть и хвала, а на сквозившую в голосе мужчины обиду быстрокопейная дева предпочла не обратить внимание: чай, не красна девица, перебесится и успокоится.
Впрочем, когда воитель отошел в сторону, Бабочка осталась с главной проблемой, которая и вправду могла оказаться той Кэйей, которую знал Бьёрн, только испившей из того же источника, за право испить из которого Одноглазый и получил свое прозвище, а могла быть и кем-то иным, принявшим по неведомой причине обличье смертной девушки. Проводив уходящего воина взглядом, Бабочка снова опустилась на корточки перед Кэйей, мягко улыбнувшись – если это человек, стоило ее пожалеть, если же иное создание – следовало быть осторожной и не провоцировать на даже тень мысли о причинении вреда стражам Эрве Одал.
- Я поняла, тебя, малышка. – кивнула Ревдис, - Она тоже не голодна, но спасибо тебе за заботу. Она уже вовсе не голодна… - женщина отвела взгляд в сторону, моргнула быстро-быстро пару раз, нос и глаза линялым рукавом утерла. Продолжила она преувеличенно сдержанно, словно желая остаться в прежней строгости, - В любом случае, кроме солонины, сейчас ничего жевать не след: опасность рядом, да и чары тут творятся такие, о каких я в сагах не слыхала, в висах не пела, да в сказаниях не отыскивала…
Подошел кузнец, так и не добившийся ответов от злого на весь мир хэрсира – и верно, нечего лезть под гоячую руку тому, кто только что осознал болезненную для себя правду. К некоторому удивлению женщины, Ингвар в своем обычном молчаливом духе задал вопрос, на который ответ можно уже было с уверенностью почитать известным: не удивительно, потому что каждого интересует своя боль, оказавшаяся внезапно общей с кем-то иным. Ответ был очевиден и нагляден – Кэйе и верно больше никогда не произнести мед речей.
Вид кургузого обрубка во рту девчушки заставил странницу раздраженно дернуть губой и бросить короткий взгляд на Бьёрна – не его ли работа? Не любила дочь Гудлейва пытки, почитая их откровенной глупостью: хочешь оставить в живых – оставляй, хочешь убить – убивай, но не глумись над беззащитным. «Если, конечно это были издевательства, - отметила про себя воительница, - а не наказание ведьме, например, за злые речи да проклятия. Убить побоялись, а язык отрезали. Вариант? Вариант! Надо держать ухо востро! Но и не искать везде только плохое».
Ток мыслей прервали странные перемены, творящиеся с Ингваром. Дева щита даже за кинжал схватилась, готовясь к неприятностям – но вместо этого немой мужчина толи заговорил, толи замычал. Бабочка аж рот от удивления раскрыла:
- Кователь, ты… заговорил? Ужели она… Ладно, это потом, потом… Нам надо сначала разобраться с делами, - дернула она рукой в рубленном жесте, убеждая скорее себя, чем окружающих, - а после, на привале, уже разложить все руны так, как должно. О-ох, - она в ошеломлении помотала головой, - что же деется…
Дитя, - снова собравшаяся с духом Ревдис обратилась к Кэйе, - тут рядом лагерь мертвых мужчин, умрунами ставших. Знаешь, что с ними сталось? Если да, то кивни мне. Знаешь, кто это сделал, и как выбраться отсюда? Нам, признаться, здесь, - дева щита зябко дернула плечами, - неуютно. Да и тебе, наверное, тоже?