Внимательно наблюдавшая за незнакомкой, Ревдис перехватила ее взгляд и, поняв, что она видит, дернулась, как от удара. Склоненные вниз губы воительницы дернулись было в приветственной улыбке, и потребовалось немалое усилие воли, чтобы согнать ее, оставшись в холодном спокойствии строгости. Однако ж внутри все бурлило и кипело, и количество вопросов, вертящихся на языке, было не меньше, чем шерстинок на хвосте у лисы. Коснувшись тонкого запястья девочки, воительница уверенно нашарила кровоток и собиралась было озвучить свое мнение, как вдруг в ее сознание вторглись чужие воспоминания. Открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба, она не произнесла ни слова, полностью отделившись от реальности.
Нечасто Бабочке доводилось погружаться в нити чужой памяти, и каждая подобная ситуация запоминалась надолго. Вот и сейчас девушка чувствовала, как бьют по спине холодные капли, ощущала боль от стянувших тонкую кожу пут. Голова ее склонилась в отчаянии, поникли плечи, отчаяние затопило душу подобно приливной волне. На ресницах – толи капли, толи слезы. Пальцы подрагивают в треморе. Подкашиваются ноги, и хочется упасть и свернуться калачиком. А впереди возвышается Он – массивный, пугающий, суровый. Сердце в пятки уходит, и ноги сами делают шаг назад – но чьи-то руки дергают за натянутую веревку, заставляя упасть на колени. Сухие губы шепчут: «Нет…».
Дочь Гудлейва и сама одними губами повторяет слово, возвращаясь в привычный холод. Ежится от пробирающего мороза, словно и вправду только недавно была под дождем. Одной ладонью дева накрывает руку незнакомки, в то время как вторая, отпустившая, наконец, нож, вытирает испарину со лба. Воительница узнала его – того, кто стоял, расставив ноги, на мокрой палубе, и кого она-не она так испугалась. Узнала – и теперь терялась в догадках, как связаны нити жизни этой малышки и крепкокостного хольдара.
- Она… - дева щита не успела продолжить, когда за плечом возникла могучая тень.
«Кэйя», он сказал «Кэйя», обратившись к ней. Но слух исказил, подвел на миг странницу, заставив услышать другое имя, отдающееся в сердце тупой, ноющей болью каждый раз, когда дева вспоминала ту ночь в Доме-в-горах такой, какой она была на самом деле. Тот, кто хочет обмануться, с легкостью может быть обманут. Воительца распахнула глаза, пытаясь найти в лице девушки знакомые черты, а губы против воли сами спросили негромким голосом, похожим на треснутый колоколец:
- Д-доченька?
«Нет, этого не может быть», - рассудок дочери Гудлейва, хоть и непрочный, еще пытался стоять на страже сознания, - «Кэйя, ее зовут Кэйя. Это не она, не обманывайся. Она совсем не похожа, она другая, и даже не ровесница малышке. Наверное… Это просто девочка, которая невесть что забыла в ледяном лесу вдали ото всякого человеческого жилья. Не придумывай, не ищи в ней свои черты…», - Ревдис потрясла головой, отгоняя непрошенные мысли, зубами скрипнула, заставляя себя сосредоточиться на реальности.
То, что сказал Бьёрн, дало ответы на многие невысказанные вопросы, но и породило немало новых белых пятен и проблем. Например, что делать с несчастной. С одной стороны, отдавать ее в руки Бьёрна Ревдис не собиралась – и жаль бедняжку было, и пообщаться с ней в более спокойной обстановке хотелось. С другой стороны, если Кэйя – трелль хольдара, то у Бабочки нет никакого права препятствовать ее хозяину. С третьей – кого-то же придется отдавать в жертву вёльвам, не так ли? Да и вряд ли соратники откликнутся на ее желания и согласятся искать в лесу иную жертву только потому, что Бабочке стало жаль предыдущую. Ну а в-четвертых – связанные с Кэйей странности и слова Бьёрна о том, что она за семь лет не изменилась, тоже значили… что-то. А вот что именно – дева щита никак не могла взять в толк.
Вот уж действительно, куда не ткнись, всюду ножи: хоть руки опускай, оставляя все на самотек. Только вот… как потом в собственное отражение смотреть?
«Боится, как же она боится. Почти наощупь могу ощутить ее страх, словно он передается мне. И, кажется, если хольдар еще чуть нажмет, случится что-то нехорошее, ой нехорошее. Ее нельзя отдавать и нельзя не отдавать. Думай, Бабочка, думай, сказания и легенды вспоминай – или просто слушайся сердце». Воительница поднялась с колен, намеренно встав так, чтобы оказаться между вожаком и его жертвой, выслушала речи Лешата, разумные, но, кажется, преждевременные.
Малышка по-прежнему молчала. Вряд ли она действительно была лишена языка, как ёрничал хольдар – или она просто не хотела, или по иным – колдовским? – причинам не могла говорить. Ну или, учитывая странности, на которые указал Бьёрн, все же не была той, за которую ее принимали, и опасалась быть раскрытой.
- Подождите, - наконец подала голос Ревдис, так и не повернувшись к мужчинам, - я сейчас могу с уверенностью сказать, что она – это существо – из плоти и крови. А еще она может Видеть, - Бабочка явно произнесла слово с большой буквы, словно отделяя его от обычного взгляда, - и открывать глаза другим. Это не просто девочка – но кто она, я не знаю. Может быть, та, кем ты ее назвал, хольдар, только умеющая больше, может, кто-то похожий на нее. Но боюсь, если ты будешь над ней нависать и угрожать – случится нечто худое. Может, это и напрасно, но отойди на всякий случай в сторону, прошу, а я попробую пообщаться. И… я помню, зачем мы искали кого-то еще, и помню о цели нашего похода.
Проверять, послушал ли ее могучий хирдманн, она не стала. Наклонилась, варежку упавшую подняла, несколькими ударами об колено очистив ее от снега, и протянула потерю девчушке.
- Одень. Я вижу, ты меня понимаешь и видишь то, что не видят они, - кивок в сторону остальных, - Давай я буду спрашивать, а ты отвечай. Если не можешь или не хочешь – кивай или мотай головой, договорились? Итак… Ты голодна?