Закинув лук и стрелы за плечо, используя иногда копье как посох, Ревдис двигалась в середине их небольшого отряда, стараясь ступать по следам впереди идущих. Пользуясь теми преимуществами, что давало ей подобное место, дева вполглаза следила по сторонам, большую часть внимания своего уделяя так и не приевшимся за годы странствий красотам тронутого дыханием холода мира. Мерно скрипел под ногами снег, лишь иногда добавляя к шагам треск инеистой корочки, слышалось человеческое дыхание да поскрипывание кожи.
Высокие деревья леса были тронуты ледяными разводами, рисовавшими на них таинственный, даже мудрецам непонятный узор, почерневшие ветви застывшими руками пластались в разные стороны, а кое-где сохранившаяся хвоя была хрупкой и ломкой – даже прикоснуться к ней было страшно, чтобы не нарушить безмолвное застывшее великолепие. Это было красиво и страшно: древней, губительной красотой, не враждебной человеку и зверю, но смертельной для них вернее, чем стрела или клинок.
Холод убивал ласково: сраженные железом мучились, пожираемые огнем кричали от боли, утонувшие были обезображены, равно как и задохнувшиеся. Но те, кто не пережил вечную зиму, замирали с блаженной улыбкой на устах и сжатыми пальцами – словно они пытались ухватиться за белоснежный край одежд пришедшей за ними погибели. Ласковая гибель пугала своей неотвратимостью – и вместе с тем завораживала.
Глядя по сторонам, воительница не нарушала тиши леса, и только изредка делала свободной рукой жест, похожий на то, словно принимает кого-то под теплый лисий плащ: в такие моменты на сосредоточенном лице девушки появлялась теплая, нежная улыбка, а медовые глаза теплели. Укрыв теплом невидимку, она гордо осматривалась, сразу становясь уверенной в себе и готовой бросить вызов всем преградам.
В прочие же часы, когда она отдавала всю себя размеренному шагу, губы ее ползли вниз, темнели глаза, а руки крепче сжимали копье. Бабочка не верила, что смогут вернуться все: в таком походе прольется много крови и много слез, ибо величие редко идет рука об руку с жизнью. Почти все великие герои становились такими только после смерти, нередко гибелью своей запечатлев содеянный подвиг: а разве вернуть в мир лето – не достойное славы деяние?
К тому же они – не герои. Кузнец, лишенный за мастерство дара речи. Зоркая охотница, выдержанная и целеустремленная, как стрела. Безбородый следопыт-пересмешник, не славящий асов, но знающий земли Северяне хуже тех, кто может назвать десяток своих предков. Хольдар, славный в бою, но так и не заслуживший достойного прозвища – или не желающий его оглашать, равно как и имена своих предков. И она, странница без дома и без будущего.
Когда серый, как волчья шкура, день сменился сумерками подступающей ночи, когда лагерь, костер и горячая пища манили собой, произошла нечаянная встреча. Лешат первым отправился разведать, кто стал на отдых в лесу, а быстрокопейная дева, привалившись к холодному стволу, вытащила из сумы небольшой кусочек пеммикана и, торопливо закинув его в рот, прожевала. А вскоре вернулся и дозорный, рассказавший о том, что ему довелось узнать. Вести, признаться, были странными, если не сказать таинственными. Вести себя так, как передал следопыт было неестественно и чуждо, а значит, остановившиеся на привал были опасны тем, что были непредсказуемы. Или вовсе не были людьми.
- Бьёрн-хольдар повелел проверить костер, позвав с собой Ингвара и ее. Дева кивнула, скинув капюшон плаща, и кивнула Лешату:
- Спасибо, Остроглазый – ты узрел многое, и это нам поможет.
Повернувшись к Бьёрну, она продолжила спокойно:
- Я готова, вождь. Только, мнится мне, эти трое – умруны. Не могут люди себя так вести, если они еще люди. А вот если это мертвые – вполне. Остроглазый, ты слышал их разговоры? Как говорят старые саги, те, кто умерли дурной смертью и чья кровь замерзла до того, как вытекла, становятся живыми мертвецами с синими, как лед, глазами, движимыми единой целью – отомстить. Мстят они обидчикам или тому, кого сочтут обидчиком... Например тому, что послал их в поход. А заодно и тем, кто пытается им помешать.
Они не знают боли, не знают усталости, и преследуют свою жертву до смерти – своей или цели. И только пламя может уничтожить их и освободить тело от наполнившего его смрадного дыхания Хель. Может, я и не права, но, ясени битвы, лучше нам приготовить факелы, а лучникам по возможности поджечь стрелы, а то мало ли... Но если прикажешь идти, не размениваясь на подобное, я пойду.