🏑 𝕶ейн 🏑
Тебе приснился очень, очень странный сон. Что же такого надо было выжрать, чтобы такое приснилось? Да ещё реалистично так, будто на самом деле случилось... А впрочем хрен с ним — теперь-то ты проснулся и вся эта белиберда позади. Избавиться от этой странной боли во всём теле, и можно с чистой душой забывать этот странный кошмар. Только во что это ты завернулся такое? Мягкое, на ощупь совсем как козлиная куртейка, которую ты добыл во сне. Да и пахнет также… И выглядит. И место это выглядит прям вот один-в-один как во сне. Или не во сне…
🦅 𝓓икек 🦅
Приложив тебя наотмашь усталым взглядом, капрал молча вырвал из твоих пальцев флягу и прошагал к трупу, закидывая арбалет на спину.
– Если это teufelscheiße разрушит ещё чью-то жизнь я не смогу покоиться с миром. – Меланхолично проворчал он, наклонившись к алой луже. Фляга жадно забулькала, присосавшись к тугой жидкости, будто измученный жаждой странник к горному ручью. Уже вскоре она раздулась, как сытно попировавшая пиявка и Унглюклих туго завинтил пробку, оборвав её кровавую трапезу.
– Это относится не только к твоей жизни. – Маленькие, мутно-зелёные глазки пробуравили тебя со всей строгостью старого военного офицера. Ладонь сжалась вокруг горла фляги, как будто пытаясь придушить её.
– Только попробуй обречь ещё кого-нибудь на Это. Хоть случайно хоть намеренно. Я тебя с самого Тирова суда достану. – Хмуро пообещал дворф, протягивая наконец заветную фляжку.
✨ ℨодиак ✨
– Братик никогда не верил в людей… – Ты едва уловил, как растрескавшиеся губы несчастной девчонки прошелестели это тихое, не обращённое ни к кому в частности замечание. Она прошла мимо вас с Дикеком, будто не видя, и упала на колени прямо перед трупом, уперев в него бессмысленный взгляд наполненных слезами глаз. Ветер растрепал и без того неухоженные волосы, кровь существа неспешно подступала к замаранному платьешку.
– Они всегда обижали его... Они в него тоже не верили… А я верила. Он всегда оставался таким добрым, даже когда его дразнили и били… А даже когда злился потом всегда очень сожалел... – Покрытая ссадинами и мозолями ручка протянулась и ласково погладила спутанную шкуру чудовища. С ломанным вздохом, девушка опустила взгляд на собственное смутное отражение в растекающейся от трупа луже крови. Несколько хрустальных слезинок пробежали по грязному, бледному личику и упали наземь, вливаясь в густое красное озерцо. Не оборачиваясь, она спросила, обращаясь, как тебе самому показалось, лично к тебе.
– Вы… Вы меня тоже убьёте? Как его? –
➕ 𝕸аранта ➕
Аккуратно подступившись к чудовищной туше, ты схватила злосчастную деревяшку. Даже умерев тварь не желала отдавать свой несчастный костыль сжимая его мёртвой хваткой. Тебе пришлось как следует напрячься чтобы вырвать его из деревенеющих пальцев, но твоих сил (особенно в купе с поддерживающим волшебством друида) более чем хватило. Почему-то, сжимать в руках цель всей этой безумной авантюры казалось более странным чем всё, что вам пришлось пережить за тот день. Ты не была уверена, что именно в этом простом и бесхитростном куске старой древесины казалось таким нереальным, таким сюрреалистичным, но ощущение однозначно было. Теперь уже твои пальцы отказывались отпускать изделие, да и все прочие мышцы как будто оцепенели в ожидании. В какой-то неуловимый момент, необъяснимое чувство захлестнуло тебя с головой. В глазах потемнело, как будто чёрный смог залил весь свет, оставив тебя в бездонной пустоте. Наваждение проглотило не только свет — звуки также спрятались в чёрных складках всепоглощающей тени. Разговор вашего крылатого товарища с дворфом оборвался на полуслове, ветра смолкли посреди очередного завывания, и даже, кажется, твоё собственное сердце смолкло, не решаясь нарушить молчания стуком. Тебе не было холодно или жарко, сухо или влажно, тебе словно не было вообще никак. Потом, из этого «ничто» возникли образы. Ты никогда не была в городском театре, и лишь потому не могла сравнить с ним творящееся перед твоими глазами. Ты стала бесплотным молчаливым зрителем, перед которым одна за другой разыгрывались сцены. Первым перед тобой появился черноволосый мальчишка лет десяти, одетый в бедняцкие обноски, худой как сама смерть, с обременённым страшным уродством ликом и гротескным горбом на сутулой спине. Изо лба его показывались два коротких но отчётливых рога, будто у молодого барашка, а цвет кожи отдавал винно-красным. Под боком мальчишки лежал, кривой и нескладный как он сам, маленький костыль. Мальчонка тихо плакал, свернувшись на углу своей койки в калачик. Его отец снова напился, побил его и накричал. Ты не знала, как поняла это, но была уверенна, что именно это и случилось. Паренёк был привычен к побоям — его часто бил отец, а когда не бил отец — били другие дети, в том числе старшие братья. Но привычка не избавляет от боли. Рядом с мальцом сидела на коленях девочка, младше его лет на пять или шесть. Она утешала его, поглаживая по безобразной голове и говоря, что всё равно любит, каким бы он ни был. Он её не слушал. Образ растаял так же быстро, как возник. Следом, перед тобой предстал тот же парнишка, но теперь уже подросток. Такой же нескладный как в детстве, такой же худой, такой же уродливый, с новым, но всё таким же кривым костылём под рукой. Он служил в единственной церквушке своей родной деревни звонарём и добрый священник позволял ему жить на колокольне. Пареньку нравилась эта служба. Не только давала она ему почувствовать себя полезным вопреки своему увечью, она позволяла ему не общаться ни с кем, кроме доброго пастора и любимой младшей сестрёнки. Они сидели втроём на парапете и смотрели на деревню внизу, перешучиваясь ни о чём и наслаждаясь закатным солнцем. В глубине души, мальчик очень хотел спуститься вниз и пожить с другими людьми, но страх насмешек и побоев не пускал его. Он говорил себе, что его как и раньше не примут. Назовут уродом и демоническим отродьем, как называли когда-то в детстве. Побьют ради смеха, зная что он никогда не сможет за себя постоять. Добрая сестрёнка, тоже подросшая за прошедшие годы, продолжала приглашать его спуститься, говоря, что нет никакой разницы, как он выглядит, ведь он помогает всем чем может даже не смотря на увечья. Он её не слушал. Следующий образ показывал черноволосого горбуна уже молодым мужчиной. Рога вились теперь по обе стороны от его головы, безобразное лицо частично скрывала куцая бородёнка. Опираясь на постаревший, обшарпавшийся за годы службы костыль, юноша ковылял по освещённому лунным светом закоулку. На улице позади него веселилась толпа — впервые за долгие годы в деревушку приехал цирк. Пьяницы бросали ему в спину огрызки и очередные шуточки о том, что наконец-то смогут продать его куда положено. Дети испуганно прижимались к родителям, когда он проходил мимо. Это было нечестно! Он собрал всю свою смелость в кулак и в кои-то веки решился выйти в народ, и тот ответил ему… Да всё тем же. Скрежеща зубами и сдерживая слёзы, юноша брёл обратно к своей колокольне, намереваясь никогда больше не покидать её стен. Вдруг, перед ним встал важный господин, приехавший вместе с цирком. Он заговорил с юношей, спрашивая, почему тот так невесел в такую весёлую ночь. С тоской, горбун рассказал ему, что никогда не бывает счастлив среди людей, ведь они все боятся и ненавидят его. Важный господин участливо спросил, не может ли он чем-нибудь помочь этому горю. Юноша горько ответил, что даже самый добрый и богатый городской целитель не в силах помочь его уродству и увечью. К его удивлению, важный господин рассмеялся и заверил юношу, что он может не быть самым богатым или добрым, но зато может помочь. Важный господин предложил юноше исполнить любую его просьбу в обмен на этот чудесный костыль, на который тот опирался. Разгорячённый этим странным разговором и ярким блеском в глазах важного господина, горбун стал просить. Сначала он просил о малом, но чем больше он говорил а важный господин кивал, тем больше горбун хотел, и тем больше желал. Он попросил стать здоровым. Сначала просто здоровым, потом самым сильным и здоровым в деревне, а потом таким здоровым, таким сильным и выносливым, чтобы пятеро силачей не могли побороть его. Попросил было, чтобы его не боялись и не смеялись над ним, но быстро передумал, прося, чтобы каждый смотрящий на него восхищался им, чтобы враги боялись одного его вида. Попросил стать таким стойким, чтобы каждая рана заживала на нём за мгновения. Он попросил уметь летать, попросил шикарную бороду и шевелюру, просил видеть всё вокруг ясно как сокол. Просил и просил… Когда наконец его желания иссякли, важный господин спросил, всё ли это. Запыхавшийся от собственных амбиций юноша не раздумывая сказал, что всё. Он поставил крестик в предложенной господином бумаге и закрыл глаза. Потом, была только боль. Ты резко вдохнула, открывая глаза. Ты всё ещё была на вершине, сжимая в руках костыль Назэркляйна. Ветра допели ноту, на которой остановились когда странный морок обуял тебя. Слово, на середине которого остановился не-мёртвый капрал, было досказано без малейшей запинки. Мир продолжился, но теперь ты знала. Теперь ты знала...