Лёгкий ветерок шевелил ветви, которые лениво покачивались и теряли свой цветастый наряд, признавая вступление королевы-осени в свои права. Листва расстилалась разноцветным ковром - золотым, красно-медным, бледно-зеленым, шелестя под ногами ножек, обутых в прелестные сапожки с серебряной вышивкой по бокам. Миловидная девчушка лет десяти с тем наивно-серьезным выражением лица, что свойственно детям, занятым важным только им делом, осторожно шагала вдоль расстилавшейся вокруг громады лесного парка.
- Боля, Боля, где ты? Ну хватит, я устала! Больше не хочу прятки... Боля! - зазывала девочка, оглядываясь по сторонам и уже всхлипывая. Изредка похрустывал тонкий лёд, когда она ступала в лужицу воды. Седые дубы скинули свой летний наряд, буки вторили им, и лишь молодые тисы еще зеленели кругом, скрывая от вгляда маленькой кудрявой путешественницы, что скрывается за их стволами. Вдруг резкий хруст ветки спугнул ее, заставил обернуться и вскинуть руки вверх для защиты.
- Ага, попалась, Славка! Тебе водить, сестренка! - ровесник девочки, совсем еще юный отрок, радостно улыбающийся от удавшейся каверзы, весело расхохотался, схватив сестру в объятья и закружив среди взметнувшейся в воздух листвы.
- Брось, не хочу! Ну их, твои прятки - пойди догони тебя. Нечестно... А еще я замерзла, - надула алые губки Добыслава, как звали девочку, но быстро заулыбалась и сама, когда брат накинул ей на плечи меховой полушубок да принялся согревать ладони дыханием: - Бежим домой, Боля, а? Няня поди уж испекла пироги с черникой. Ммм, страсть как люблю. Идем, а?
- Ладно, неженка, твоя воля, - махнул рукой разгоряченный потехой отрок и быстро схватил ее за руку: - Бежим скорей... а то угощения не достанется!
*****
- Еще, а ну, бери разбег! Не стыди меня, сын, смелее! - раздался в округе звучный мужской голос, которому пристало бы повелевать воинскими порядками на поле битвы, а не тревожить птиц, что сейчас в тревоге порскнули с каменных зубцов замковых стен. Вотчина сия была скорее башней, донжоном, который необходимо окружать крепостью и широкой стеной, со рвом, барбаканом и хитрыми машикулями башен, но здесь был только широкий частокол возле господского поместья да сама башня - по сути своей форбург, окруженный постройками для слуг, конюшней и садом. Владелец громогласного гласа был под стать - широкоплечий и властный манерами всадник в охотничьем камзоле и сапогах из крепкой воловьей кожи, восседал сейчас на крепком анлалузце да знай себе покрикивал, отдавая команды другому всаднику, совсем еще юноше.
- Хорошо, Болеслав! Так! Крепче держи копье, сжимая его, а не хватайся, как утопающий! Ослабь поводья, правь шпорами! - повелительно прикрикнул он вновь и досадливо поморщился, когда увидел, как артачится конь под рукой пылкого, но неумелого покамест еще сына.
- Стоит ли так истязать юношу, пан лыцарь? - на правах старого и доверенного слуги, которому позволяется больше, чем прочим, робко вымолвил главный ловчий владетелю - знали этого рыцаря здесь, наезжавшего домой совсем изредка, не иначе как ясновельможный пан Карл Глоговский, верный рыцарь короны, хоть и немец по крови.
- Ничего, Збышек, пусть учится... Усердия парню не занимать, да и двужильный он, сам же знаешь - авось скоро многих за пояс заткнет, помяни мое слово. Сделаю я из него доброго рыцаря, коль даст Бог и Святая Дева. Ты лучше скажи псарям, чтобы готовились к охоте - не зря ж я вернулся, порадуйте своего господина, - только и усмехнулся в густую бороду рыцарь.
*****
- Фюрст, Фортуна, ату его! - Когда здоровенный секач вломился в кусты, что только жалобно захрустели под весом огромной покрытой щетиной тушей, и вывалился на просеку, охотничьи псы сплоховали и замешкались, а вельможный князь Генрих Румпольд покрепче перехватил длинное древко рогатины и взметнул ее навстречу зверю. Лезвие скользнуло по шкуре, окавшейся слишком толстой для того, чтобы косой удар смог вскрыть ее - тут нужен был точный замах и попасть нужно навстречу, в упор на движение секача, чтоб он сам насадил себя на сталь и древко. Копье обиженно хрустнуло в руках охотника и переломилось как соломинка. Конь дико заржал в предсмертной агонии, когда огромные острые клыки вепря порвали его брюхо, упал, придавив всадника.
Тут бы ему и конец, но на кабана ринулся второй охотник. Пышущий энергией и азартом молодости юноша, широкоплечий и сильный, он сжимал в руках копье - единственное, что сейчас отделяло зверя от двоих людей, ведь остальные спутники князя были саженях в двуста в лесу и не успели бы на подмогу. Молодй охотник побледнел, на щеках его четко проявились скулы, выдавая напряжение охотника, но он не сделал шага назад. Быстро вскинув руку с копьем, он приготовился к броску...