Танку казалось, что подобен спутнику, которого запустили в неизвестность космоса много лет тому назад. Он летел по тёмной пустоте, сжавшись, как эмбрион, и тихо испускал сигналы. Какие сигналы? Зачем и куда? И для чего? Он не знал, почему всё обстоит именно так. Возможно, это был симбиоз его пренатальных ощущений и памяти, химически соединившийся с предсмертной агонией. И хотя сейчас он был здесь, тогда он всё-таки умер. Для этих ощущений не было никакой разницы, возник ли точка разума снова, или заглохнет окончательно. Он, меж тем, снова и снова возвращался к образу женщины-за-стеклом. Танк думал о ней настойчиво, поэтому в какой-то момент мозг начал дорисовывать недостающие фрагменты. У него было мало опыта такого рода, поэтому женщина неизменно получалась похожей на тех редких, что он ранее видел. И как бы много и тщательно он её не обдумывал, на выходке получалась фальшивка, монстр, сотканный из лоскутков чужих лиц.
Танк мало жил, и поэтому очень спешил это делать, даже если финальной точкой оказывался взрыв с мгновенной травматической ампутацией всех конечностей и уничтожением головного мозга. Ему было нужно идти. Он должен продвигаться — прямо как на поле боя. Финал не имел никакого значения. Как бы ты не вертелся и что бы ты не делал, итог будет одним и тем же — хоть и в разных декорациях. Вот почему он прыгнул тогда. Он был бешенным псом, исходящим слюной и пеной на сучку-движение. Он был фанатом бега, наркоманом скорости и самым большим поклонником свободного полёта — не куда-то конкретно, а вообще. Танк хотел бежать так, чтобы его суставы развалились от трения и изношенности, а асфальт летел брызгами из-под его ног. Он хотел лететь на сверхскоростном мотоцикле через бесконечный поток машин в экуменополисе технологичного будущего. Или нестись горящей кометой через галактики и вселенные. Или бросится вперёд быстрее любой пули, и забить тротиловый трёхочковый — чтобы родиться вновь из этой более чем скромной сверхновой. Он вспомнил, какое разочарование настигло его, когда ему передалось чужое видение со стороны. Ему было тесно взаперти, но проблема заключалась в том, что он сам был тюрьмой. В этом и заключалась вся насмешка жизни и плоти. И он так успел устать от этого.
Видимо, посылаемые им сигналы оказались достаточно яркими и чёткими, чтобы в какой-то момент они дошли до нужного адресата — и теперь сигналы потекли уже в его сторону. И он даже немного засомневался: уж не было ли этого его собственным отражением? Оказалось, что нет. Он будто был потерянной частью чего-то большего. Танк полетел на этот свет, как мотылёк. Но если насекомое лишь бьётся о непреодолимую преграду стекла, Танк намеревался влететь в самую сердцевину света, и сжечь всё мясо дотла.