Осмунд, Мэрт не находит, чем тебя поддержать. Вернее, он понимает, что ты пытаешься лгать во спасение, но не придумывает, как сделать эту ложь убедительнее. Ну серьезно? На носу зима, а ты якобы убиваешься, что избитый не сможет отработать на поле? Да за три месяца зимы "должник" уж как-нибудь на ноги-то встанет. И бандиты тоже об этом не могут не знать. В общем, ты и выдаешь странное, и выглядишь не особо убедительно.
— Ну вот мы все это сделали. В восемь рыл, — говорит Конь. — Дальше че?
Хороший вопрос. Хотя и риторический в каком-то смысле.
— Сорка, — зовет Стылый. — Мне чуйка твоя девичья нужна. Этот дед гонит нам или да?
— Ясное дело, — голос у бритоголовой женщины — Сорки, стало быть — тихий и высокий, хотя и с трещинкой. Не от жизни хорошей. Она трет переносицу и без всякой иронии добавляет: — На лапы его передние посмотри. Это ж соль земли, а не мужик. Он бы и за все золото Норитмила никому и пяди своей земли взборонить не дал. Долг какой-то выдумал.
Соль земли. Приятно такое услышать от женщины, причем даже в твои лета. Жаль, окружение не то. Не располагает. Стылый принимает ее слова кивком.
— Слышь, старый, — говорит тебе Мешок. — Ты б за ся не переживал особо. Такую падаль брехливую, как ты, с тверди никакой мор не сгонит.
Мэрт и Трэнлон смяты. Если моральное поражение можно было воспроизвести в натуре, то эти двое уже бежали бы, бросая оружие. Все же это не то, чему они становятся свидетелями каждый день. Грабители и убийцы не угрожают старому ополченцу, а отчитывают его, как нашкодившего отрока в церковно-приходской.