* * *
Приближался полдень и час зухр — полуденного намаза.
Абу по-прежнему возносил молитвы, хотя и не был уверен, что они доходят до Аллаха. Вернее, доходить-то доходят, это точно — Всевышний слышит каждое слово — однако не всякий человек способен понять и прочитать, что за знаки ему возвращаются. Тут нужен сан. Образование. А по землям альхакима Эдуарда даже дервиши не ходят, не говоря уж о служениях мулл при мечетях. Вот и приходится оставаться со светом богобоязненности наедине. Наедине и на чужбине. Конечно, быть может, это и не напрасно — все же воля Аллаха (свят Он и велик) не являет себя впустую. И сей волей кому-то придется отгонять от этих земель тьму неверия и невежества. Не понимал Абу лишь одного — почему Аллах выбрал для этого, так скажем, не самого способного из правоверных.
Абу и читал-то с трудом. По слогам.
Но, наверное, однажды все это произошло бы в том или ином виде. Как птенцу суждено выпасть из гнезда, так и мусульманину суждено оторваться от мулл и святых текстов. Чтобы обрести силу и судить о воле Аллаха не по чьему-либо, а уже по собственному разумению. Так думал он. Именно поэтому священен хадж. Паломничество в Заповедный Город — путь трудный, полный опасностей и требующий выдержки. А самое главное — подвергающий мусульманина испытаниям веры в условиях, когда некому растолковать волю Всевышнего.
Совершить хадж Абу не мог. Так как и сам родился в трущобах Заповедного Города. И еще ребенком не понимал его смысла ("Чего святого в хадже? Вот же большая святыня, в двух шагах!"). Но теперь он повзрослел. И Всевышний нашел способ испытать его веру иначе. Машаллах.
Неурожайный год, Аллаху алим, был испытанием. В этом Абу не сомневался. И когда настала пора выносить какие-то раздельные суждения, он пришел к единственно верной мысли. Когда кара падает на владение, будь то земля или дом, то значит, в грехе повинен ее владетель. Альсайид Мэриадок вместо правления вассального долга прохлаждался где-то на стороне. Однако и вступивший во владение альсайид Редверс доверия не внушал. Пост держал нестрого, да и в блудных помыслах и деяниях себя не сдерживал. И Аллах (свят Он и велик) простил бы эти грехи неверному, но неверным Ричард не был. Был Ричард из христиан, то есть, связанным с Писанием. И слова своего Писания нарушал.
Поэтому когда Анна заговорила о нехристях, наславших неурожаи, Абу стушевано покачал головой. Инналла массабириин, Всевышний благоволит терпеливым, но... Но здесь терпения уже никого не хватало! Нехристи? Вы, "христи", с себя бы начали что ли.
Он стоял в тени донжона. Следовало придумать, что делать дальше. Еды оставалось не более, чем на седьмицу. Здесь хлеб насущный предвиделся нескоро, да и золотом скорее всего оскорбят. Если сюда едет караван с пищей, как и сказал брат Теодор, возможно, имеет смысл прямо с ходу сесть на него. И поискать работу где-то еще, если совсем не останется ни единого шанса.
Абу направился навстречу к лорду. Сначала медленно обрел черты силуэт. А затем сверкнул на солнце и металл — навершия кинжалов в наплечной перевязи и ханджара на поясе. Изогнутого меча в локоть длиной. Шел бесшумно — не взрывая землю пятками, как местные, а наоборот. Ступая с носка на пятку.
— Мауляй*, — шелестнул голос. Абу положил руку на грудь и поклонился Ричарду. Анна сказала про нехристей, и кому-то понадобится это проверить. Возможно, этому кому-то заплатят. И лучше всего место этого кого-то занять самому. Некоторые вопросы надо решать сразу. Иначе он эту голосистую девочку сейчас уведет куда-то под свой ёльфский щебет, а ты потом зубы на полку положишь. Это только господа не голодают. Остальные сами за себя. — Будет ли для меня работа?