Профессор и глава всей аллеманской дипломатии на этот раз явился на заседание Кабмина самым первым. Он также был одним из первых, кто заговорил — прямо когда новообъявленный герцог-премьер вошёл в зал заседания:
— Слово из пяти букв, греческого происхождения, обозначающее дискредитировавшего себя правителя? — задумчиво протянул он, уставившись в раздел кроссвордов какой-то французской газеты. На её переднем развороте, кстати, красовалось большое заглавие, извещающее читающий мир о том, что в Аллемании к власти пришла так называемая хунта трёх фонов. Под заголовком виднелась большая карикатура в треть всего разворота: трёхглавая гидра, где центральной головой был Владислав-Целестин в разбитой короне, а по его бокам Штнирер и Гутьер, каждый сжимающий в зубах по крестообразному жезлу кукольника. К каждому жезлу крепились марионеточные ниточки, которые тянулись к шее центральной головы чудовища, кою две боковые головы, видимо, пытались то ли задушить, то ли направить, куда им надо. Под лапами гидры в жалкой покорной позе, комично выпятив свою заднюю часть, не то стоял на четвереньках, не то пытался уползти кто-то, отдалённо похожий на Александра Рихтера.
Профессор поднял от газеты рассеянный взгляд и посмотрел куда-то поверх головы своего друга герцога.
— А, ну да... Конечно же... Le Tyran.
Ширк-ширк, профессор чиркнул что-то в своём кроссворде. Он снова поднял на Владислава-Целестина взгляд, на этот раз все так же остёр, тяжёл и проницателен, как и на первой сессии месяца.
— Вы знаете, господин председатель? Один из не замеченных мной ранее плюсов работы в министерстве иностранных дел, как оказалось, это первостепенный доступ к международной прессе. Я всегда любил британские и французские газеты.