Недолог был бой: испуганное бегство от ставшего Пауком Нурарихена оказалось совершенно бессмысленным. Маска-поверх-человеческого-лица, известный как Индзя, твердо решил следовать тому пути, что однажды объявил при Касуми. Он назвал себя кровью, он поименовал себя силой, ломающей прогнившее – и сегодня он стал проводником той силы, которую призывал. Это было страшно – видеть, как человек обратился в сплетенный из жил воли и сосудов давящей уверенности клинок, одновременно тусклый и ослепительно яркий. Это оружие, ставшее на миг большим, чем человек, поразило продавшегося они советника, уничтожив его с той же легкостью, с которой человек прихлопывает насекомое. Раздался испуганный вскрик – Касуми думала, что это кричит Нурарихен, но через миг стало ясно – тот вопль сорвался с ее губ.
Вложивший самое себя в удар Индзя еще медленно оседал на дощатый пол, а девушка снова запела, торопливо сбиваясь и путая слова, но зато вкладывая в чары все чувства и бурлящие эмоции. Хозяин темной волшбы, окутавшей башню, был уже мертв, но творение его еще уцелело и могло причинить немало бед, останься оно в дереве, словно хищный ядовитый червь. Ёкаи, повиновавшиеся покойному, не могли без поддержки долго противостоять оммёдо – вскоре на самой грани слышимости раздался звук, похожий на звук лопнувшей струны, стены задрожали и, показалось, даже посветлели – черная неразумная слизь, смертельно опасная в своей неразумности, сошла на нет.
Шатаясь, волшебница подошла к лежащему ничком монаху и совершенно неизящно плюхнулась рядом с ним на колени – сил держать себя в руках и каждым жестом и движением быть достойной грации и мудрости богини-змеи у нее не было. Проверив еле бьющуюся жилку на шее, биение сердца в груди и пульса на кисти, бледная Касуми подняла на соратников печальные глаза и скорее прошелестела, чем сказала:
- Названный Индзя жив, но разум его сейчас в долгом странствии и боях за Гранью. Он выберется из тенет того дымно-черного царства со временем: но помочь ему никто не сможет – ни мой целительский дар, ни умения лекарей, ни поддержка соратников. Это его битва, которую названный Индзя избрал еще до нашего странствия, и так и случилось. Ведь когда стебель сломан своими руками, надо дождаться нового побега, а старый не восстановить никакими усилиями… Да и змей, что сбросил чешую, должен дождаться, когда отрастет новая…
Девушка, кряхтя, поднялась и подошла к Изуне. Проведя ладонью над воителем, она покачала головой и, не спросясь, снова начала молитву, на сей раз исцеляя раны недавнего противника. К тому моменту, когда все закончилось, на башню взбежал Акума-доно, сам плененный даймё этих земель. Странница, узрев правителя, опустилась на колени, устремив очи долу и приняв позу смирения. Владыка спросил – и она ответила, как только отзвучали слова Юрэй:
- Названная Тоёми Каору говорит верно: те, кто стоит здесь, узнали о похищении Акумы-доно его советником и направили свои стопы на спасение молодого господина, ведь их слуха достигла весть, что Нурарихен-доно за спиной даймё стремится править сам, отстранив хозяина земли и неба от власти. В одном лишь говорившая прежде ошибается – в том было личное стремление каждого, кто припадает сейчас перед вами. Они исполнили то, к чему стремились – и если ошиблись, примут любую кару.
И ежели ничтожной еще позволено плести шелк слов дальше, она бы взмолилась о снисхождении для Изуны из семьи Хадзимара, нынешнего владельца замка Адзути. Хоть он и поднял оружие против пришедших сюда, делал это он исключительно во имя господина, не зная недостойных самурая стремлений и желаний. Сим родник речей смиренной иссяк.
…Замершая в склоненной позе Касуми никогда не загадывала ничего на завтрашний день, предпочитая жить здесь и сейчас. Однако, спроси ее досужий любопытствующий, что бы она сделала, если Цубаса Аки примет предложение, она бы, задумавшись, поведала о том, как должно было бы поступить. Пока дорога истаивает под шагами, ее долг как целительницы – следить за Индзя, пока тот не придет в себя или не заблудится на узких троках за гранью. А чтобы руки не скучали и голова не полнилась недостойными мыслями и сожалениями о тех, кого она не спасла, можно из отрезов шелка и мелкого бисера шить браслеты для тех, с кем ее соединила дорога.
Сейчас, закрыв глаза, она видела эти браслеты как наяву, словно работа уже была завершена. Гордо простирает крылья белая чайка на красном и голубом фоне, что будет преподнесена Юрэй. Смотрит глазами-бусинами себе за спину желтый дракон на зеленом и сером отрезах – этот браслет обовьет широкую кисть Акумы. Красная черепаха застыла в позе медитации на черном и белом поле – Индзя наверняка поймет, что это для него. И, наконец, синий с золотой нитью цилинь увенчает собой темно-бежевый фон с вышитыми цветами – это останется в дар Цубасе-доно, если он соблаговолит его принять от той, у кого нет ни имени, ни рода, ни прошлого, ни будущего.
А когда дорога истончится до толщины нити и лицо путников укроет безопасность Хитоми-но-Коно, когда судьба Индзя станет яснее зернышка на ладони – вечная странница тихо скроется в ночи, вручив себя воле Сиро-но Хэби и бесконечному пути. Ей не нужны милости, не нужны дары – они становятся корнями, что навек привязывают к одному месту. Девушка забудет, что когда-то звалась Касуми, забудет о спасении молодого господина и, приняв новое имя, перелистнет страницу судьбы, начав новую жизнь или продолжив с середины одну из старых. И, может быть, когда-нибудь, когда тень острых башен замка Хитоми-но-Ко снова ляжет на ее лицо, вычерчивая каждую черточку словно гуашью, она припомнит эту историю, и грустно улыбнувшись своему отражению в коре старого скрюченного дерева, пойдет туда, где ёкаи и люди ждут хоть чьей-то помощи.