Мартин остолбенело смотрел на труп Осы (во, вспомнил, как парня звали!) и думал, как же это так вышло, что тот помер. Ударил-то по хребту, ну мож чуть сбоку, чтобы из седла в сторону сбить. Мощный вышел удар с наскока, то правда, но не такой уж чтобы прям насмерть-наповал!
Тут ещё Корог со своим маслом в огонь. "В себя не веришь", вот ведь сказанул так сказанул! Не верил бы, не догнал бы беглеца, да только не было ж цели убить, и тогда в чём же вера? Даже не нашёлся Мартин, что ответить товарищу, хотя тот и дело говорил шёпотом, просто кивнул задумчиво.
Ну значит, от падения помер Оса-ворюга. Не сам же Корог его добил, зачем ему? А если от падения, то... ну и поделом, вот что! Значит, сама земля не снесла. Значит, было ему от чего бежать и чего бояться. Такой вот суд земельный.
Успокаивать-то себя Мартин успокаивал так, а самого в душе кольнуло что-то непривычное. Людей-то убивать не доводилось ему раньше, по правде говоря, хотя как у других душа из тела выходит, видел. Неприятное зрелище, спору нет, но и не наизнанку выворачивающее, а уж для привычного к крестьянской жизни человека и вовсе не что-то из ряда вон. В деревне ведь вечно скот да птицу бьют, то в одном дворе, то в другом, а то и повздорит кто-то и миром не разойдётся. Пьяных поножовщин Мартин и свидетелем бывал, и даже участником (при нём, правда, на удачу обходилось как-то без погибелей). Казни, опять же. Мало ли развешано разбойников да мошенников по дорогам, которые Мартин же и мостил? В общем, смерть для него была штука привычная, если подумать. Потому и при поступлении в отряд патрульный дровосек на вопрос "в бою-то бывал, кровь тебе лить доводилось?" отвечал он утвердительно, пусть и слегка лукаво.
"В драке? Бывал, бывал. И кровь лил, как же, бывало такое", — покивал тогда важно и не стал уточнять, что кровь та из носов разбитых тянулась лениво, а не из раны открытой в локоть длиной хлестала. Впрочем, сэр Уолтер человек бывалый, может, и понял всё. Лицедействовать Мартин не умел.
И всё ж таки человек будто бы не животина какая-то. Одно дело куре башку топориком отсечь, совсем другое себе подобного с мчащего во весь опор коня спихнуть, а до того из фляги своей напоить.
Тьфу! От неприятных мыслей аж голова разболелась.
Скоты, люди, патрульные, бродяги, невиновные, преступники — все под одним светилом ходят, все в одной земле лежать будут. Кто-то раньше — кто другим жить мешает иль просто невезучий. А кто-то подольше воздухом чистым подышит да водички вкусной попьёт. Тот, кто на правильной стороне закона.
Мартин угрюмо вернул верёвку Хельги и со вздохом указал ему на тело Осы, дескать, сам видишь, уже не надо, оказывается. А потом снял флягу с пояса, пробку вынул, покачал из стороны в сторону, прислушиваясь к водовороту внутри, глянул в небо да опрокинул в рот. Хорошо!
Голова Осы отошла от тела легко, будто и вовсе на нём уже не держалась. Почти как у куры.
Мартин завернул затихшую навеки кумекалку в рубаху самого же Осы, предусмотрительно стянутую с его тела заранее. Так меньше запачкалось.
Благородные из их отряда как раз с каким-то гонцом (судя по обрывкам разговоров) общаться заканчивали, когда Мартин подошёл к ним со своим мрачным грузом. Приподнял уже начавший протекать красным тюк.
— Вот, сэр, — обратился он к командиру, стараясь не встречаться глазами с отрядным лекарем, — Сэр Эдриан сказал голову Осе отрубить. Наверно, для доказательства смерти? С живого я не срубнул бы! Если бы только совсем из рук выскользал. Тогда бы да. Так-то я поймать думал, раз упустил. Чтоб как задумано, значит, решётка, суд. А там как судья решит. Только вот... ну раз помер...
Мартин замялся, всё же глянул на сэра Эдриана невольно. Тот, получается, всё в точности увидал и понял в момент, пока Мартин с коня соскакивал да к телу шёл. Или всё-таки живого казнить приказывал? Непонятным оставалось это, но и хорошо даже, что не требовалось больше это понимать.