Контрастность — вот принцип, лежащий в основе тайны их рождения.
Брат молчаливый, собранный, скупой на жесты, и каждый из них словно выверен по линейке — и брат многословный, экспрессивный, можно сказать, расточительный в телодвижениях и звуках, не только связной речи. Первый сторонится — второй стремительно сокращает дистанцию и норовит пустить в ход ногти и зубы. Кажется, он успел на что-то обидеться…
Сестра открытая, прямая, яркая… экзальтированная? Пожалуй, немного. И сестра скрытная, осторожная, предпочитающая оставаться в тени. До поры до времени. Ослепительное солнце — и отражающая его свет луна. Такие разные и непохожие.
Но Эйва не чувствовала раздражения. Сплошные контрасты поодиночке — вместе единое целое. Какой смысл пытаться переделать природу другого, сделать его подобным тебе самому — зачем? Принять и постичь, изучить его сильные стороны и недостатки гораздо разумнее. И мудрее. Не тот могуществен, кто сжимает в руке меч, а тот, кто вооружён знанием и достиг совершенства в познании — Эйва была в этом уверена.
Строен и гармоничен был замысел того, кто призвал их в этот мир, надо отдать ему должное. Только почему так мало силы?.. Женщина молчаливо рассматривала свою ладонь с тонкими, длинными пальцами, и не находила ответа на мучивший вопрос. Несколько раз сжала ладонь в кулак, словно надеялась, что вот она раскроется — и энергия потечёт по телу неиссякаемым потоком. Тщетные чаяния.
Голос Скарлетт вырвал её из рефлексивного потока:
— Эйва. Оставь это кому-то из братьев. Тебе больше пойдет белая. Ты будешь как невеста.
— Самая великая ценность — свобода. А невеста всегда кому-то принадлежит, — возразила «тёмная» сестра.
И, склонив голову набок, посмотрела на Скарлетт с мягкой укоризной, как будто спрашивала: «И такой судьбы ты желаешь мне?».
— Чёрный поглощает все остальные цвета. Он ничто и при этом всё. Он ненасытен, ему всегда мало. Вбирая в себя всё больше и больше, он неустанно копит своё могущество и никогда не остановится, — Эйва взглянула на Унгера. — Тебе понравится, брат. Чёрный резонирует с твоей сущностью. А впрочем, со всеми нами.
Она развернулась к сестре, к которой во время короткой оды-импровизации, приблизилась почти вплотную. Предложение объятий удивило её — в самом деле, кто захочет прикасаться к Чуме? Впрочем, кто сказал, что в этом зале простые смертные.
— Не пренебрегай чёрным. Он защитит и укроет от ненужных глаз, поможет переждать тяжёлые времена, чтобы потом выпустить из своих объятий, когда обретёшь силу и будешь готова, — голос Эйвы, и без того негромкий, сделался вкрадчивым, когда она легонько провела рукой по огненным волосам, поправила разметавшиеся пряди. — Твоя красота притянет магнитом многие восхищённые взгляды, а ещё больше тех, кто пожелает её погубить. Но ты пока слаба. Все мы слабы.
Теперь тёмная сестра зазвучала ледяными нотками неудовольствия, которое не сочла нужным скрывать.
— Потому осторожность — наш верный спутник. По крайней мере, на первое время. Но мы непременно найдём виновных в нашей немощности. И убьём всех.
На этих словах чёрные глаза обратились на Унгера. И дьявольски улыбнулись.