Тьма. Непроглядная, вязкая чернота, баюкающая заклинаниями на древнем наречии. Закрыв глаза, женщина чутко прислушивается. Язык ей не знаком, но откуда-то извне приходит знание: он сакрален. Каждое слово, каждый составляющий его звук источают магию такой силы, что невольно мурашки бегут по обнажённой коже. Нет, не от холода — от восхищения близостью к такому... фундаментальному. И она всё слушает и слушает с блуждающей на губах улыбкой и, кажется, подпевает. Ей хочется впитать эту благодать, не расплескав ни капли.
Время отмеряет свой ход, течёт плавно. Сколько проходит в этом странном сне-медитации, часы, дни, годы?.. Она точно не знает, да и к чему чёткая хронология? В первые мгновения после пробуждения сознание ещё хранит застывший образ: последнее, что возникло перед мысленным взором прежде чем нечто выдернуло её в этот мир. Квинтэссенция её сущности, без которой даже имя — пустой звук.
Ей снился белоснежный цветок. Туго скрученные лепестки ещё не распустившегося бутона, на котором сама Смерть уже запечатлела свой губительный поцелуй. Сперва почти незаметное, крошечное чёрное пятнышко скраю одного лепестка. Но вот оно ширится, перекидывается на соседний и ползёт всё дальше, устремляясь к самой сердцевине. Оно уже давно стало видимо невооружённому глазу, но все усилия остановить его тщетны — вскоре весь бутон поражён язвами.
Она — увядание. Она — мор. И имя ей Эйва.
— Эйва...
Женщина повторяет слово, покатав на языке, словно пробуя на вкус, и улыбается. Обводит комнату долгим взглядом внимательно-задумчивых чёрных глаз. Четверо фигур — как четыре столпа, поддерживающих баланс мироздания. Двое сестёр и двое братьев. Гармонично, красиво, правильно.
Взгляд скользит вниз, к распростёршимся на полу телам, — и увиденное нравится Эйве. Они отдали свои жизни, дабы в мир пришли другие, трансформировали смерть в рождение — круг замкнулся. И это тоже правильно.
Плавный шаг вниз. Каменные плиты холодят босые ступни, но Эйва будто не замечает. Мягкой, неспешной поступью прохаживается она меж фигур в балахонах, а потом, склонившись к одной, забирает у неё одеяние. Не потому что страдает от холода и не оттого что собственная нагота рождает в душе стыд. Просто чёрная, тяжёлая ткань так красиво контрастирует с мраморно-бледной кожей... Как та увядающая роза из сна.