Первой жертвой твоих сомнений стал бедный, бедный Пауль. Вы устроились на пустом заднем дворе трактира, где кроме вас было только какое-то пьяное тело, скорчившееся у забора и источавшее вокруг себя сивушный дух, да вольготно пасущиеся свиньи. Слуга прихлебывал холодное пиво из глиняной кружки с закрывающейся крышкой – альтдорфская традиция – и слушал твои выкладки. Когда речь свернула на то зло, что ты так рьяно обличал, а теперь стал хоть частично, но оправдывать, юноша поперхнулся пивом и чуть не уронил кружку, во все глаза смотря на тебя.
В простой голове парня просто не укладывались такие сложные конструкции. Раньше как было: плохо это плохо, хорошо это хорошо – все просто и ясно. Хорошему надо следовать, от плохого бежать, как от огня. А теперь? Исключения пугали беднягу – как определить теперь, что достойно, а что подлежит осуждению? Неизвестность замаячила здоровенным призраком, но Пауль, прокашлявшись, нашел в себе силы выдавить:
- Понял, кха-кха, господин! Ну, госпожа Лючия и вправду кажется хорошей? Но, может, она гораздо более коварна, чем все видимые вами ранее, и, прошу простить покорно, за милым личиком скрывается хитрая и опасная хищница, которая – клац! – и зубы в плоть. Заклинаю вас, господин, будьте осторожнее: вы сами учили меня не вестись на их улыбки и расположение и ждать удара. Может, она только выжидает время? Вы ей пока просто не дали знать о своих уязвимостях, и она выжидает, как змея в траве, когда вы потеряете бдительность, чтобы впрыснуть смертельный яд? Прошу вас, берегите себя!
Но ты решил рискнуть и все поставить на кон. Беседу ты, конечно же, начал тет-а-тет – не хватало еще объясняться в окружении толпы планомерно накачивающихся пивом бездельников! С утра не вышло – госпожа Альвиницци собиралась посетить кого-то из тилеанских торговцев в столице, и одевалась в спешке. Зато вечер оказался твоим временем. Ты шикнул на Пауля, попросил Фульвиччио охранять за дверьми. Лючия, одетая в белую ночную рубашку – ужасно неприличную, аж чуть выше колен – и темно-синий шелковый халат сидела перед столиком, на котором было установлено маленькое походное зеркало, и неторопливо разбирала пряди черепаховым гребешком.
Когда ты начал говорить, девушка отложила гребень и, сложив руки на коленях, внимательно слушала тебя. На губах ее после первых же слов появилась улыбка – но ничего оскорбительного, жестокого в ней не было, скорее это был след мягкой, благожелательной поддержки, чем насмешка. Хотя, откровенно говоря, твои обороты пару раз заставили-таки ее прыснуть в кулак: но на любые слова «прервусь» она просила продолжать и не держать ручей речей в себе.
И вот слова сказаны, жребий брошен. Девушка перед тобой сидит с рубиновыми щеками, отводит в сторону взгляд. В комнате повисает такое густое молчание, что, кажется, его можно ложкой зачерпывать. Наконец, Лючия первой нарушает тишину. Ее голос чуть подрагивает колокольчиком.
- Даже не знаю, что сказать… Хочется одновременно и «неожиданно», и «что ж ты так долго телился». – она нервно смеется. – Знаешь, Амадо, - ты мне тоже нравишься: умный, решительный, целеустремленный. Воспитанный… Я видела, как ты иногда на меня смотришь – но более взгляда ничего себе не позволял. Значит, уважаешь. А это хорошо… Ну,- тонкие пальцы сцепляются в замок, - по крайней мере, для той, кто привыкла не только к тилеанской открытости, но и к имперской сдержанности.
Да что это я, все говорю и говорю! Прости, смущена просто. – она плавно поднимается с табурета. – В общем… - набрала она в грудь воздуха, выдохнула протяжно. – Не знаю, как правильно отвечать на такое. Скажу просто – я согласна.
Она подошла к тебе и обняла, прижавшись всем телом и положив голову на плечо. Ты чувствовал через рубаху жар ее тело и даже быстрое биение сердца, чувствовал горячее дыхание и две печати ладоней на спине. Локоны ее щекотали тебе нос, но ты не двигался и не отпускал ее. Наконец Лючия, вопреки разговорам о вольности нравов ее соотечественниц, решилась на большее и, привстав на цыпочки, дотянулась до твоих губ в мягком поцелуе. Она была на вкус и как мед и лаванда, она была податлива и открыта, не беря, как та, первая, но отдавая тебе самое себя. Сердце девушки билось еще пуще, стуча набатом, и под твоими губами она негромко, еле слышно стонала.
Наконец она первая разорвала поцелуй, отстранившись на миг и снова положив голову на плечо – но на сей раз уткнувшись носом в шею и легко поглаживая тебя по груди. Горячность вспышки страсти сменилась мягкостью и нежностью, легким как пушинка теплом.
- Амадо… - мурлыкнула она, пробуя на вкус твое имя. – Давай… - ты почувствовал, как по коже тилейки пробежали мурашки. – не будем спешить с остальным пока что. Я представляла и ждала, но все равно оказалась не готова. Прости…
С того дня она начала засыпать на твоем плече и просыпаться – или будить – от поцелуя. Вместе вы, держась за ручку, ходили по зоопарку, любуясь на огромных медведей и полосатых кошек, на многоголовых гидр и отвратительных химер, с удивлением смотрели на шерстистых носорогов откуда-то из-за Краесветных гор и на пернатых змей из Люстрии, на песчаных червей Арабии и кислевитских снежных барсов. Когда наступило несколько погожих деньков, вы, купив мороженое, гуляли по тенистым аллеям огромного имперского парка и горячо целовались под деревьями – тогда твои руки впервые получили возможность полностью скользить по всему телу Лючии. Вы чинно ходили по центру Альтдорфа, восторгаясь строгим изяществом старых зданий и дивясь на магические башни Колледжей.
Курфюрсты уже почти неделю продолжали ломать копья, кто за кого проголосует. Первый тур завершился без явного победителя – лидировали Борис Тодбрингер из Мидденланда и Карл-Франц фон Гольсвиг-Шлиштайн Рейкландский. Эммануэль ожидаемо не получила ни одного голоса, зато, судя по слухам, свой отдала за рейкландца. А пока сильные мира сего определяли, как будет жить Империя, вы посетили театр, с удовольствием посмотрев высокоморальный «Замок настойчивости» и любовную драму о ремасской империи «Фульгенс и Лукреция».
Драма, поставленная тилейским режиссером Дино Зинетти, была весьма фривольной и горячей. Огоньку добавляло и то, что вы сидели в одной из приватных лож – синьора Альвиницци достала приглашения через соотечественников. Вы попивали терпкое вино, закусывали фруктами, и сами не заметили, как под финальную сцену, когда голую – она действительно была обнажена! – Лукрецию секли плетьми, начали целоваться. Ты почувствовал, как на твою «паровую машину» легли тонкие женские пальчики, то ласково сдавливающие в нужных местах, то гладящие по всей длине, то беспокоящие осторожными прикосновениями, то чуть нажимающие.
Гуляли вы и по музею, любуясь предметами старины – тогда снова зашла речь об эльфийском клинке. К этой новости девушка отнеслась достаточно спокойно, поведав в ответ, что и в Тилее, где многие города основаны на эльфийских руинах, находили оружие, доспехи и предметы быта древних асуров. Но – и ты мог не сомневаться – она была рада. Что один из таких артефактов прошлого оказался у тебя в руках. Как сказала девушка, такие клинки выполнены подлинными мастерами, надежны и никогда не подведут своего владельца в бою, равно справляясь с толпами гоблинов и закованными в броню воинами хаоса.
В общем, ты мог наблюдать, как пацанистая и бойкая на язык тилейка становится в твоих руках мягкой и нежной, женственной и хрупкой, текучей, словно воск в пальцах. Впрочем, подобное «превращение» на тот уровень дружественного общения, что вы когда-то задали, не повлияло. Она по-прежнему язвительно комментировала все, что сочла достойным своего внимания, как и раньше, если заходила речь о колониях, отстаивала свою точку зрения… Но, стоило оказаться в твоих руках, сразу плавилась и теряла всю браваду, будто видя в тебе надежный щит. Слава смеси южной горячности и северной сдержанности – они создали для тебя ту девушку, что пришлась впору твоему скрытому под броней сердцу.
…Такая идиллия была вскоре прервана, когда на утро тебя разбудил посланнец в цветах Виссенланда, передавший приглашение на прием к Эммануэль фон Либвиц. Одевшись и приведя себя в порядок ты последовал за гонцом во дворец, где пришлось вволю попетлять по коридорам и этажам, прежде чем выйти к покоям курфюстерин. Ты видел множество титулованных дворян, слышал их пререкательства, даже один раз успел стать свидетелем дуэли между рейкландцем и нордландцем – но чем она закончилась, ты так и не узнал.
Вскоре ты оказался в приемных покоях Эммануэль. Правительница приняла тебя с улыбкой и, шурша открывающим спереди колени платьем с длинным подолом сзади, сама подошла навстречу, позволив поцеловать ручку. Склоняясь, ты чудом не занырнул глазами в почти неприкрытые глубины ее декольте, оставляющего открытым всю верхнюю часть груди. Фон Либвиц пахла пряным коричным ароматом, чуть мускусным и терпким, кружащим голову и, кажется, пьянящим словно вино. Устроившись в глубоком кресле, она отточенным жестом указала тебе на место напротив:
- Что привело тебя ко мне, друг мой Амадей? Как продвигаются твои научные исследования? Как поживают твои тилейские друзья и молодой фон Рауков?