Конечно, слова Эммануэль меня не обманули — да, наверное, и не должны были. То, что она помахала перед моим носом утраченным фамильным титулом, несомненно не было случайностью, мол, «будешь мне верен, и тогда возможно мы пересмотрим некоторые допущенные в прошлом ошибки». Последующие события только подтвердили — меня проверяли на верность, и судя по всему проверкой оказались удовлетворены. Жалел ли я, что не попытался сбросить с госпожи маску, хотя и дал понять, что понимаю ее намеки? Ни на миг. Кто я был в сущности такой, чтобы с наследницы курфюрста срывать покровы, да ещё при первой же встрече?
Новости о Леосе я также воспринял двояко — с одной стороны, если он не затаил на меня обиду, это действительно хорошо. С другой… да, пожалуй, как человек, который ничего не забывает, я действительно считал любой инцидент исчерпанным лишь когда не останется тех, кто будет помнить о нем.
Последующие события показали, что я выбрал правильную линию поведения — оказывается, будущая курфюрст готовила террор.
Предвидел ли я?
Нет.
Оказался ли готов? Как показала практика — да. Моя модель построения взаимоотношений работала на удивление здорово, выяснилось, что если поменьше болтать, не заводить сомнительных знакомств и в целом не подставляться, то власть имущие могут позволить мне существовать по крайней мере в относительном спокойствии за собственную жизнь, если, конечно, то что осталось можно было именовать жизнью.
Теперь у меня по крайней мере были друзья. Или лучше сказать, коллеги? Избранная мной модель общения с Андреем и Бенедетто имела свои недостатки — хотя я был в общем-то честен, если не считать нескольких умолчаний, наша «рабочая» дружба и правда больше напоминала деловое сотрудничество. Иногда мы говорили, конечно, кто и откуда приехал, у кого что за спиной, могли разделить друг с другом чашу хорошего вина… но и только. У меня не было чувства, что если я попаду в настоящую переделку или по каким-то причинам наше сотрудничество прервется, то я зачем-то буду нужен моим «друзьям».
Но за неимением лучшего…
Положа руку на сердце, я не был уверен, что, собственно, в принципе способен на это «лучшее». Если не считать, конечно, Пауля. К мальчику я в самом деле привязался, и едва ли мог представить свою жизнь без наших бесед.
— Представляешь, они снова говорили мне о женитьбе. Я не обижаюсь, знаю, что они желают мне только добра… Но скажу честно, Пауль, женщины — самые хитрые существа в мире.
Почему-то теперь, когда я говорил о женщинах, мне всегда вспоминалась Эммануэль в ее красном платье. Плотная грудь, прижимающаяся ко мне. Особенно часто этот образ приходил ко мне по ночам, что приводило меня в бешенство. Казалось бы, что такого, мужчина желает женщину? Но это была часть меня, которую я не мог контролировать, часть, которая подвигала делать сущие глупости.
Написать ей стихотворение? Увидеться? Пригласить на танец? Рассказать что-то, чего никому не рассказывал?
«Ты спятил, Амэ?!» — тут же взрывался я сам на себя, — «Да она же пачками людей на эшафот отправляет! Вот зачем, скажи, зачем ты ей сдался?! Что она сможет извлечь из этого?! А я тебе скажу что. Дурня, одна штука. Не так мало, кстати. Дурни пригодны к отправке во всякие авантюры, за которые нормальный человек не возьмётся. Но Амэ, ты же не кретин! Сделаешь такое — и сам себя уважать перестанешь, не говоря уже о том, что наверняка станешь персонажем для шуточек в ее ближнем окружении».
— Изобразить беззащитность… Улыбаться… Смеяться… Вести себя так, словно им в самом деле есть до тебя дело, понимаешь? Когда они говорят, то они… знают слова. Знают, что сказать так, чтобы ты почувствовал себя… чем-то большим, чем ты есть. Чтобы тебе захотелось раскрыть им что-то… Но это обман, Пауль. За этими красивыми глазами — пустота, мрак, математика.
Я грустно смеюсь.
Вообще, я чувствовал, что мои отношения с другими людьми совсем мало зависели от поступков этих-самых людей.
Скорее, происходящее напоминало шахматную партию в моей голове.
Довод за, довод против. Ход, контрход.
— Женщина, Пауль всегда заведомо знает, чего или, что уж там, кого она хочет. И получает что хочет. Если по каким-то причинам это не ты — или, например, ей в твоём лице нужен верный слуга, то хоть ты в лепешку разбейся, в лучшем случае удостоишься сочувственной усмешки. А ты рано или поздно разобьёшься в лепешку, потому что видя ее так близко, ты желаешь ей обладать. Она ведь так красива, так умна, там изысканна, так восхитительно хитра… Одним словом, завтра или через год ты наделаешь глупостей. Единственный способ этого избежать — вовсе не видеть женщину.
Иронично, но при всех этих сентенциях именно я стал инициатором того, чтобы привлечь женщину — другую женщину — к работе над нашим общим проектом.
Я предвидел тяжелый разговор с Андреем и потому заранее заготовил аргументы — когда мы издадим наш труд, то несомненно разделим поровну все доходы от тиража, как финансовые так и репутационные. Женщина в качестве соавтора для нас безопасна потому что точно не лишит нас части того, что наше по праву. А на троих делить заметно проще чем на четверых.
— К тому же посуди сам, друг мой. Если позовём кого-то со стороны, то получится, будто мы в нем нуждаемся. Он сможет выдвигать условия, гнуть пальцы. Что до Лючии, это она нуждается в нас, понимаешь? У неё точно не будет больше другого шанса проявить себя. Мы сделаем ей одолжение.
Я не без хитрецы подмигиваю
— К тому же, молодая и горячая тилейка. Эта загорелая кожа, темные волосы, полная грудь… У тебя в этих землях есть будущее, Андрей. О тебе скоро будут говорить как о ведущем знатоке колониализма в Нульне. И могу сказать тебе, правда, по книгам, не по личному опыту — любое будущее выглядит лучше если в нем есть тилейка.
Этот разговор был для меня чем-то… чуть более личным чем обычно.
И не потому, что я живописал товарищу прелести женщин, которых наедине с Паулем крыл почём зря, и уж точно не потому, что объяснял выгоды. Нет, самой личной частью была случайная оговорка «у тебя есть будущее», «о тебе будут говорить».
Первый раз, когда я слегка приоткрыл перед кем-то мои планы.
Второй раз случится в диалоге с мэтром Лоренцом, на сей раз вполне запланировано.
— Я хочу выучить эльфийский.
Сказал я вполне твёрдо.
— То, что нам доступно — лишь переводы. В подлинниках должно быть намного больше — Ултуан это без преувеличения морская столица мира. Представьте, сколько эльфы успели написать путевых заметок, на которые ни разу не смотрел человеческий глаз! Я даже не уверен, что если что-то на эльфийском случайно попало в библиотеку Университета, оно было должным образом изучено. Наши знания в основном касаются Севера, Люстрии и Арабии, но эльфы раскроют перед нами Наггарот и Южные Земли! Мы окажемся на шаг ближе к составлению навигационной карты, где не будет белых пятен! Возможно, Вы могли бы помочь мне с поиском учителя?
Сказанное мной не было ложью.
Лишь о том, что на мысль эту навели меня восстановленные руны на древнем клинке, я предусмотрительно промолчал.
Если вдруг по каким-то причинам, мэтр Лоренц не сможет помочь мне с этим, но например сможет подсказать книги, которые в принципе были написаны на этот счёт (но, например, отсутствуют в библиотеке) — я наберусь смелости и попрошу о помощи… Эммануэль.
А что, наговорила, бабонька, с три короба? Ну мы тебе и припомним «расположение, оказанное нам и нашим научным изысканиям в прошлом».
Я даже официальное прошение заготовил и подложил как приманку здоровенную мышь — фигурально выражаясь, конечно — мол, изучаю возможные торговые перспективы в отношении Атель Лорена. Вот только испытываем острую нехватку относительно книг, посвящённых вопросу…
Но без острой необходимости, я не собирался прибегать к этому козырю. Правители ведь люди занятые. Так разок попросишь о какой-нибудь ерунде, а потом твоё прошение о помиловании уберут в долгий ящик, мол: «А, он наверное опять книжки в камеру просит!»
В общем, я жил примерно так же как и жил.
Мне хватило ума не выступать против змеи с женской головой (и кое-чем ещё от женщины), но и доносительство я считал чем-то ниже своего достоинства.
Я честолюбив — не собираюсь делать вид, что это не так — но я не собирался вымаливать подачки доносами.
Мой мир уже был шире, чем у большинства людей когда-либо будет.
Если я захочу что-то получить — я возьму это.
Дело остаётся за малым — ограничить себя в желаниях относительно того, получение чего от меня не зависит.
И наступит спокойствие.