…Бой завершился – а с ним для большинства выживших закончились все проблемы. Погибших похоронили, раненных перевязали, разграбленное гобби утащили в повозки и по сумам, а после нажрались. И не было для них ни беды, ни тягот, ни сомнений. Ты только и слышал довольный гомон, перемежающийся взрывами смеха, да тосты за победу. Для них дальше хоть трава не расти – а ты не такой. Для тебя сражение – не радость, но тяжелый неблагодарный труд, где все твои знания, все стратегия, все достоинство просто бесполезны. Зеленокожие уродцы могли убить тебя и пройти мимо, и через неделю никто, кроме семьи, и не вспомнил бы, что был такой Амадей фон Рейнеке. Сколько таких, сложивших голову зазря, было? Ты читал семейные летописи, отрывочные и заполняемые от случая к случаю, и видел напротив строгих немало имен тех, кто был одной из ветвей родового древа. От них остались только имена: кем были при жизни эти Карлы, Фридрихи, Бернгардты, Клаусы? Об этом уже никто не скажет – а значит, они мертвы более, чем когда отправились в Сады Морра.
Раненный, полупьяный, ты предложил молодому дави смешать кровь, но он отказался, честно сказав, что одного совместного подвига мало. Но если вы вместе отправитесь в странствия, будете истреблять шайки зверолюдов, изничтожать некромантов и убивать демонов, и несколько раз спасете друг другу жизни, то тогда… Пожалуй, тебе стоило порадоваться, что Фредин отказался: иначе бы во исполнение клятвы побратимов пришлось бы тебе отправиться в поход за славой в буквальном смысле куда глаза глядят. Твоего разумения хватало, чтобы понять, что такой анабасис вряд ли продлится долго и кончится хорошо. Тем более, что жить предстояло бы постоянно на лоне природы, ежечасно рискуя быть убитым, съеденным, выпотрошенным – и все это показалось бы везением по сравнению с некоторыми другими смертями! Зато юный гном, проникшийся к тебе уважением, оставил адресок семейной лавки с предложением заходить в любой день и час. Он с радостью поднимет с тобой кружки с пивом – если будет в это время в городе, конечно.
…Большой город не опьянил тебя, не закрутил бешенным ритмом жизни. Ты остановился в маленькой тесной комнатке на втором этаже большого дома, совмещенного с кузней. Родня дядьки Вольфа приютила тебя как родная: воспитанник – это же почти как сын! Ты питался вместе со всеми скромной, но сытной пищей, просыпался с самого раннего утра от знакомого по Роткирхену пению петухов, смотрел из узкого оконца на деловитую суету окраин Нульна. Кузнец Ансельм и его супруга Магда относились к тебе с теплом и заботой, и даже не требовали денег: но ты, как благородный человек, все равно платил им – они не отказывались. Но зато такая жизнь все равно выходила в разы дешевле, чем если бы ты снимал комнату в трактире и там же столовался.
Со слугой тоже вышло удачно. Решив, что тебя равно не устраивают люди без рекомендаций и те, кто просит слишком многого, ты попросил Ансельма посодействовать в поисках подходящего помощника – и через неделю знакомился с тринадцатилетним Паулем, одним из сыновей толстого пекаря с соседней улицы. Мальчик никогда раньше никому не прислуживал, но горел желанием помогать семье – а в отцовском деле уже были задействованы старшие братья, так что свободные руки младшенького оказались никому не нужны.
Пауль много денег не просил, а дела свои выполнял старательно и тщательно: твое платье и комната всегда были опрятными, за столом всегда была чистота, а городские новости предавались исправно и без домыслов. В общем, в текущих условиях лучшего слугу было бы отыскать непросто. Правда, мальчик был совершенно неграмотен, и даже читать не умел, и никогда не держал в руках оружия тяжелее ножа, но тебе же не надо было вступать с ним в философские диспуты или искать противников для боя?
Твои дни, встав в колею, неторопливо шли своей чередой. Проснувшись и приведя себя в порядок, ты завтракал вместе с семьей кузнеца, после чего неспешно гулял до Университета. Там ты, разобравшись с расписанием, которое имело пренеприятнейшее свойство меняться в последний день, ходил по лекциям, старательно записывая все, что говорят наставники. Пока что, в первые месяцы после принятия новых студиозусов, преподаватели только рассказывали вам о своем предмете и его базовых особенностях, к зиме же должно было начаться главное увеселение всего Университета – беседы и диспуты. На них, как ты узнал, каждый может озвучить свое мнение и попытаться защитить его от других, а иногда даже попробовать убедить остальных в чем-то заведомо неправильном: тут уж каждый старался, как мог, чтобы блеснуть перед другими своими знаниями.
Большим подспорьем в учебе для тебя стала огромная университетская библиотека – раньше ты не мог даже представить, что где-то может оказаться столько книг! К сожалению, тех, кто еще не сдал ни одного экзамена, пускали только в первую залу, где хранилась самая базовая, самая общая литература. Со временем ты заметил, что некоторые твои соученики в своих речах, а равно и на первых диспутах, ссылаются на труды, о которых ты слыхом не слыхивал и в списках книг Первой залы не видел. Заинтересованный, ты пообщался со стареньким сухоньким мэтром Ингольдом – старшим смотрителем библиотеки, и узнал, что часть из этих книг находится в залах, куда доступ первогодкам запрещен. Ознакомиться с ни ми ты мог, купив в одной из немногочисленных книжных лавок, но первый же визит показал, что твоих скромных средств хватит дай Сигмар на одну книгу в пару месяцев – этого, конечно, для тебя было чертовски мало.
Ты оказался в тупике и, переступив через осторожность, попробовал поговорить с профессорами: ну не станут же они препятствовать получению знаний тем, кто их жаждет! Как оказалось, не станут. Но и помочь особо не смогут. Тут-то и стало ясно, что твоя отстраненность от коллектива имеет свои минусы, причем – кто бы мог подумать! – для учебы. Как оказалось, цементирующим составом студенческого братства, а также посредниками между ними и преподавателями, служили так называемые «вечные студенты», многие из которых были уже тридцатилетними стариками. Именно эти люди могли добыть подешевле нужные книги, пускай и сменившие раньше не одного и не два владельца, договориться с профессорами о снисхождении или, например, проведении дополнительных занятий по интересующей тебя теме, обеспечить доступ к дисциплинам, не входящим в обязательный курс… В общем, с их помощью можно было получить все, что связано с университетской жизнью: не за бесплатно, конечно, но вполне по карману простым ученикам.
Вот только для этого надо было стать «хорошим своим парнем», а для этого пришлось бы ходить на гуляния и пьянки, где, вместо того, чтобы отсиживаться в уголочке, общаться со всеми, заводить знакомства с соучениками и «вечными студентами» и вообще всячески демонстрировать свою приверженность корпоративному духу учеников Университета. Как на зло, ты, избрав иной путь, приучил всех к тому, что звать тебя с собой не стоит, а навязываться было не в твоих правилах.
Ты взял за правило еще старательнее заниматься, часто засиживаясь в аудиториях до позднего вечера: домашние занятия тебя бы попросту разорили на свечи. Такой труд позволял тебе объять почти все дисциплины, даже те, на которые ты вынужденно ходил по минимуму. Это не осталось без внимания преподавателей, как и то, что ты вечно сидел один. Как-то на одном из таких самозанятий к тебе подсел мэтр Лоренц, преподававший вам географию пополам с лекциями о политических взаимоотношениях Империи и ее ближайших соседей. На его занятиях ты был одним из лучших учеников, так что профессор решил тебе немного помочь, предоставив несколько книг по землеописанию из собственной библиотеки.
А помимо этого посоветовал тебе быть чуть общительнее и не игнорировать одноклассников. Как ни крути, знания без их практического применения бесполезны – а как их применять, если о тебе никто не знает? Сколь бы ты старателен не был и сколь высокий балл тебе не поставили, а первым делом свое место в жизни найдут те, у кого есть знакомства. Всем же прочим, скорее всего, придется проживать полунищенскую жизнь частного учителя, в лучшем случае – советника какого-нибудь купчика средней руки или небогатого рыцаря, без надежды на что-либо значимое. Если повезет – удастся остаться при Университете помощником кого-то из преподавателей – но и это, сетовал учитель, дело хоть и нужное, но не являющееся пределом для способностей талантливого молодого человека. Мэтр Лоренц ни на чем не настаивал и не предлагал «рецепта» жизни – он лишь излагал свои взгляды. Или, может, просто сетовал об упущенном?
Шанс последовать советам неожиданно выпал в середине зимы, когда абсолютно все ученики без исключения были приглашены в одно из лучших заведений города – «Рубиновую лозу». Поводом для торжества стал день рождения младшего фон Либвица, которое он решил отметить с размахом. Как обычно это бывало, ты не ответил отказом – тем более что в «Лозе» можно было как пообщаться с кем-то, так и уютно устроиться в одном из многочисленных альковчиков, отгородившись от всего остального веселья. Но прежде чем ты что-либо предпринял, твое внимание привлек перекатывающийся по всему заведению шепоток: «Едут! Едут!». Как оказалось, помимо именинника ждали еще кого-то.
Долго гадать тебе не пришлось. Спустя некоторое время ты, облокотившись на перила второго этажа, мог наблюдать, как в двери чинно и медленно вошло четыре пышно одетых девушки, мигом замерших в чинном поклоне. За ними неторопливо проследовала статная блондинка, одетая в пышное ало-изумрудное платье, украшенное золотом и жемчугами. Это была Эммануэль фон Либвиц, старшая сестра Леоса и, скорее всего, будущая курфюрст: старик Константин был совсем плох.
Все замерли в глубоких поклонах, после чего двери «Лозы» с оглушительным грохотом захлопнулись. Девушки проследовали куда-то вбок, и ты потерял их из виду. Но не прошло и одного квадранса, как все вокруг снова взорвались оглушительными воплями, полными удивленного восторга. Ты решил уточнить причины очередного шума и… обомлел. Графиня и ее придворные дамы, оказывается, уходили переодеваться и теперь вышли на публику, сменив тяжелые закрытые платья на… на… Наверное, ты даже не мог подобрать ни слова, чтобы описать эти наряды.
Открытые плечи, неприкрытые ничем, кроме тончайших перчаток до локтя, руки, полуприкрытые груди, подчеркнутые корсетами. Подолы вроде как были до пола – но только сзади. Спереди же был глубокий и широкий вырез, оставлявший неприкрытыми на два пальца выше колена затянутые в тончайшие чулочки стройные ножки. Улыбаясь и смеясь, девушки рассеялись по залу, пожираемые жадными взглядами. Сама Эммануэль плавной и грациозной походкой, напоминавшей о кошках, следовала от одного гостя к другому. С кем-то она обменивалась парой слов, с кем-то общалась не менее получаса, потягивая вино из необычного фужера с на удивление длинной ножкой.
И вот теперь, кажется, она направилась к тебе. Но еще не поздно сбежать! Вот только… нужно ли?