Я — Амадей фон Рейнеке, сын герра Фридриха фон Рейнеке, происходящего из древнего баронского рода. Наша семья, к сожалению, пока что не имеет возможности вернуть некогда пожалованный нам титул — но пусть это вас не смущает. Мы никогда не хотели чужого, но за своё будем стоять до конца.
Не буду ходить вокруг да около.
В моей жизни произошли существенные перемены.
Я познал женщину. Я познал войну. Я навсегда покинул дом.
Смешно сказать — так желавший быть признанным всеми взрослым, когда это наконец случилось, я испытал что-то вроде… разочарования что ли. Мне почему-то казалось, что быть взрослым — как встать во весь рост. Что не просто изменится что-то вокруг меня, но и я сам каким-то магическим образом поменяюсь, сделаюсь сильнее, увереннее, избавлюсь от сомнений в выборе пути.
Оказалось, быть взрослым — это ответственность.
Вот отец спросил, с каким подразделением я хочу воевать.
Спросил. Моего. Мнения.
Да разве же я понимаю, где я нужнее и полезнее?!
Нет, я не показал моего замешательства. Напротив, я с уверенным видом изложил отцу мои соображения. В последние годы я усиленно изучал этикет, а насколько известно мне — у гномов «Обиды» возведены едва ли не в культ. Стало быть, вероятно я справлюсь с переговорами лучше многих.
Что тут сказать — говорил я куда увереннее чем ощущал себя.
Ведь это же война! Настоящая война! А ну я что-то перепутаю? Где-то ошибусь? Что-то сделаю не так? Или случайно обижу какого-нибудь гнома?
Я не чувствовал себя готовым.
Совершенно не чувствовал.
Не был готов я, как оказалось, и к другому. Моя первая женщина была больше меня раза в четыре. Я чувствовал себя рядом с ней маленьким мальчиком, который попал в наложники к троллихе. Куда бы я не посмотрел, везде была рыхлая, водянистая как земля на болоте, кожа. Впрочем, можно ли было назвать это кожей? Я часто видел как на кухне взвешивают куски мяса. Вот на что это было похоже.
И сходным с тем, что происходит на кухне, образом, это было ещё и грязно. Помню, как кончил на неё — а она даже не вытерлась полотенцем.
Семь секунд острого наслаждения — и несколько часов, в течение которых я словно пугало, непрочно прибитое к столбу, продолжал болтаться с каждым порывом ветра, пока ветер наконец не сорвал меня, не повалил наземь пустые обноски…
Нет, это было ново, это было странно — но наверное в тот первый раз что-то во мне треснуло и сломалось. Какой-то образ рыцаря, желающего спасти прекрасную даму. Теперь, едва я представлял в мечтах совершаемые герром Амадеем подвиги, как снова слышал «Иди сюда, мальчик», и меня передергивало.
Больше в бордель я не возвращался.
Перестал и ловить взгляды юных служанок.
Плоть — это что-то отвратительное, и тысячу раз я был прав, что ни с кем не говорил об этом.
Иронично, но единственное, что получилось у меня по-настоящему хорошо, так это строительство свинарника. И даже тут нашёлся подвох, как выяснилось, отец лишь хотел показать что даже если я довёл себя до боли в пояснице, даже если приложил какие-то чудовищные усилия, результата может и вовсе не быть.
Отменный урок, пап.
Прям метафора всей моей гребаной жизни.
Я отстранялся. С каждым годом всё сильнее. Мне хотелось спрятаться, скрыться от людей за вежливыми поклонами и легкими полуулыбками. Больше не оставаться перед ними обнаженным, не идти к ним с открытой душой… Даже от друзей детства я в значительной степени отстранился. Слишком уж хорошо они знали меня. Слишком ясно видели все мои ошибки.
Прежде, я часто пренебрегал перчатками.
Теперь они заняли место на моих руках как вторая кожа.
Кажется, я где-то ошибся. Что-то в жизни моей пошло не так.
Может, зря я так долго тренировался с мечом? Зря разучивал тонкости истории?
Что принесла мне вся моя показная смелость?
Меч, который я даже накануне войны не решился никому показать?
Будущее пугало. Если я ошибался раньше, то могу ошибиться и вновь.
Хуже того, там, в далеком Нульне, мне не у кого будет спросить совета, я буду предоставлен лишь сам себе…
Глупенький, наивный Амэ.
Ты прыгал на краю уступа и сам не заметил как сорвался в бушующее море.
«Первая любовь» — говорят романы. Чушь это всё.
Куда важнее — «первая нелюбовь», первое отторжение.
Миг, когда наконец ясно как день видишь, что несчастен, что это не изменится.
Всё опостылело.
Я не знал, почему продолжаю пытаться.
Почему держу спину ровно, а голову высоко поднятой.
Может, думал что если делать всё как прежде, то никто не заметит, что происходит у меня внутри.
Двигаясь по инерции, я просто слепо выполнял составленные когда-то планы, готовился к поступлению к Нульнский университет.
Что потом? Да кто его знает…
Объективно говоря, других путей у меня просто не было.
Военная служба меня не влекла, чтобы разбираться в инженерии, нужно было с детства основной упор делать на освоении цифр и черчения.
Возможно, университет освободит меня от шума жизни, заменив его шуршанием книг.
Древний клинок я, впрочем, решил прихватить с собой.
Так, на всякий случай.