Меня зовут Амадей фон Рейнеке, и я не собираюсь ничего говорить о моем возрасте. Я больше не ребёнок — этого Вам должно быть достаточно.
Говорят, быть подростком значит «знать как сделать всё правильно — и поступить наоборот». В какой-то степени это действительно так — если считать, что «правильно» это то, как велят поступить самопровозглашенные взрослые. Не то, чтобы я не понимал. Папа, мама, дядя Вольф — все они помнят меня, когда я был ещё меньше чем колесо телеги. Теперь я вырос — а им сложно это заметить. Сложно принять, что маленький Амэ оказывается своё мнение имеет, и закономерно хочет, чтобы к этому мнению прислушивались.
Но разве я не доказал, что могу поступать логично? В восемь лет, я избежал политического скандала! Так ловко всё разрулил! Это не повод заметить, что я способен на большее, чем просто кланяться «да, отец»?
Или момент нападения зверолюдов.
Разве я струсил?
Ладно, плохой пример.
Честно говоря, я чуть не обосрался.
Когда тварь упала передо мной, я не мог пошевелиться. Лишь неотрывно смотрел на неё в каком-то диком ужасе...
Помню свои мысли. Как мерцание.
Я замечал шерсть, копыта, рога, видел, как бежит кровь...
«Я мог родиться... таким?»
«Это значит быть воином?»
«Зачем они напали на нас?»
«Оно двинулось, двинулось!»
Нет. Оно не двинулось. Наверное, оно было давно мертво. Но мне казалось, что страшный зверолюд вот-вот посмотрит на меня своими жуткими глазищами, поползёт ко мне.
Меня бил озноб.
Ладно, я определённо не был бесстрашным.
Бесстрашный бы помог своим — с оружием в руках, как надлежит мужчине.
Но когда я вылез из под телеги — разве на моем лице была хоть слезинка? Хоть одна?
Нет. Даже в восемь лет, Амэ знал как держать себя, хотя видит Сигмар, в мыслях было только: «Мамочка... Мамуля... Сигмар, пусть мы вернёмся живыми...»
Что говорят взрослые? «Подростки делают ошибки».
Не отрицаю, ошибки у меня были.
Например, та история с клинком, окружённым костями мертвецов.
Я же не тупой. Я знаю, что наверное брать его не следовало. В 1248 году, живые мертвецы с юга вторглись в Империю из-за каких-то похищенных у них реликвий. Тоже, кстати, весьма древние.
А ну схвачу я этот клинок, и тут случится вторжение?
Или он правда проклят...
Да честно говоря я и не собирался забирать этот клинок насовсем! Но войдите в положение меня восьмилетнего! Я перебрал буквально все возможные причины по которым артефакт следовало забрать!
Вдруг мне послал его Сигмар?
Или, например, сюда спустятся какие-то другие дети, и один заберёт клинок не будучи готов к тому, что может ожидать?
Надо отдать его взрослым — так я решил, когда забирал его.
Но... не отдал.
Спрятал.
Мне нравилось иногда доставать его и поигрывать им, нравилось фантазировать, каким был его владелец. Длинные и тонкие кости — может это был эльф?
А если скавен? Тогда это точно опасный клинок...
Но время шло и кажется, я не ощущал никаких последствий древнего проклятия. В форте не начали массово умирать при подозрительных обстоятельствах люди, и даже поросёнок, забравшийся в мою постель, был вполне себе в порядке когда я в последний раз его видел.
Так что Амэ если и ошибся, то не смертельно!
А точнее сказал — принял рискованное решение.
И вообще, если бы он был уверен, что может об этом с кем-то поговорить и при этом точно не лишиться клинка, он точно поговорил бы!
Так что сами виноваты!
Одним словом — даже если тогда я ещё был мал, то сейчас уже точно не был ребёнком.
Я был готов идти в жизнь! Готов открывать двери, которые передо мной закрывали!
Я повзрослел!
Например, с годами я чуть отошёл от военного искусства. Нет, я всё так же безумно уважал стратегию, и считал, что в мире, где охота может превратиться в битву со зверолюдами на выживание, владеть оружием определённо стоит.
Но, пожалуй, военная стезя это всё же не то, чего я хотел... Я понял это в тот день в Рейквальде, когда ехал домой, а отец, дядя Вольф и все остальные были все в крови. Я был безумно рад, что нас всех не перебили, но чувствовал, что не хочу... убивать.
Я не слабак! Если на меня нападут я смогу защитить себя! Если мне бросят вызов, я приму его!
Но я видел как Людвигу нравится военная служба, и чувствовал, что мне самому она никогда не будет настолько симпатична.
Потому-то с тех пор я и стал обращать больше внимания на учение. Логика была проста — я ведь был дворянином и имел определённые амбиции. А значит я должен быть готов общаться с другими дворянами. Чтобы не было как с наследницей курфюрста — она что-то говорит, а я ни в зуб ногой, деревня...
Наверное в то же время я начал понимать, что не останусь в форте Роткирхен навсегда.
Раньше как — если я представлял себя королём, то сидел в кабинете, похожем на папин. И вокруг были мои братья, и друзья, и мама, и папа...
А теперь я вдруг со смесью грусти и предвкушения почувствовал, что жизнь моя вероятно пройдёт где-то совсем в другом месте. Потому что вот что меня ждало здесь? Занять место отца? Это вероятно предстоит старшему брату. Людвиг вероятно продолжит службу в полку. Нет, однажды мне придётся покинуть дом.
Конечно, я не стану меньше любить родных.
Просто делать это буду издалека.
Но вот чем я займусь — этого я пока не знал.
Честно говоря, я вообще довольно смутно представлял, чем в принципе может заниматься дворянин, и действовал больше по наитию.
Наитием же я руководствовался, когда Людвиг предложил «познать женщину». Здесь стоит отдельно упомянуть некоторые детали, которые обыкновенно не обсуждают в кругу приличных людей.
Когда я сказал, что повзрослел, я имел в виду не только мои возросшие интеллектуальные способности. Менялось и моё тело. Начали расти волосы на лице, груди, подмышками и в паху — и да, я был уже достаточно взрослым, чтобы это не вызвало панику.
Пережил я и страннейший опыт, когда часть тела, о которой я обыкновенно вспоминал только в уборной, вдруг сделалась твёрдой и заметно выпирающей...
Я всегда был сообразительным и быстро разобрался, что делать в таких случаях и как извлекать из моего состояния приятные ощущения.
Но я никогда не обсуждал это.
Ни с кем.
Даже когда парни начали делиться, что мол «оказывается вот для чего нужны девахи» — я всё больше слушал.
Ладно, разок мы с Фрицем под стащенное с кухни винцо убедили одну девчонку, дочку служанки, показать нам что у неё «там», клятвенно, и вполне искренне обещав, что никому не расскажем, а заодно подарим ей пару безделушек — но и тогда главным вопросом было «и отсюда ты писаешь?!» И уж точно не было никаких касаний.
Однако, после того случая я начал замечать, что моменты «набухания» как-то подозрительно связаны с мыслями о женщинах, в частности об окружённой тёмными волосиками «раковине». Было в ней что-то красивое, гармоничное, манящее...
Раньше девочек хотелось только спасать от орков, зомби — ну, вы помните.
Теперь их хотелось касаться.
Например, когда у меня пробились волосы на руках — пока светлые, бесцветные — я вдруг заметил, что у девочек такого нет.
Наверное, у них очень мягкая кожа...
Много раз я думал как подступиться к той или иной девочке. Думал, признаюсь, совершенно по-детски...
«А может сыграть с ней в кости? С условием что если проиграет то даст потрогать...»
«Или обмен? Дам потрогать если ты дашь...»
«Или позвать на свидание, а в конце?»
Но всякий раз меня останавливал страх провала. Я слишком хорошо знал, что среди подростков любая неудача быстро становится известна всем. «А он мне предложил тако-ое!» — и все в ответ — «Фуууу, извращенец!»
Ещё хуже если в разгар «свидания» девица вдруг завизжит. Это какой же скандал будет...
В общем — я был готов лазать в древние подземелья и ходить по костям, готов был драться на дуэлях и даже отбиваться от злобных зверолюдов, но одна мысль о том как пробраться сквозь три слоя ткани, прикрывающих заветную ракушку, приводила меня в отчаяние.
Тут никакая стратегия не в силах была помочь.
И вот, Людвиг, сам того не зная, предложил решение! Оказывается, даже среди женщин есть коллаборационистки, которые сами, добровольно, за определенную плату готовы пустить куда надо!
Нет, серьезно, вы знаете хоть кого-то, кто отказался бы от такого приглашения?!
Но вот мой вопрос после согласия, пожалуй, достоин быть включённым в анналы истории.
— А она не залетит?
Я не помню у кого подслушал эту фразу.
Кажется, у кого-то из старших.
Двое солдат говорили о бабах, один рассказывал о своей, а другой всё задавал этот вопрос...
Что значит «залететь» я тогда ещё не вполне знал, точнее пребывал в полной уверенности что речь о свадьбе. Ну, типа «залететь как птица в гнездо», мол, ты меня того, а теперь женись. Я не был уверен, что дело обстоит именно так — но в исполнении солдата вопрос звучал очень внушительно, а значит речь определённо была о чем-то важном.
И, наконец, мы добрались до главного!
Свинарник.
Когда отец поручил мне это, а дядя Вольф сказал, что это тест — я чуть не подпрыгнул от восторга!
Наконец-то!
Папа заметил что Амэ вырос!
Теперь-то ко мне будут прислушиваться!
Свинарник?! Да я вам целый форт построю!
Войско! Слушай мою команду!
Во-первых, что мы имеем.
1. Я очевидно не умею строить свинарники.
2. Даже если бы умел, в одно, простите, рыло (ситуация оправдывает такие метафоры), я его точно не построю, тем паче за сутки.
Значит нужно делать самое главное.
Организовывать процесс!
Для начала — понять масштабы проблемы. Сколько у нас вообще свиней? Свинарник должен быть больше, чем текущее количество — ведь свиньи имеют тенденцию размножаться. В идеале бы как-нибудь уточнить у папы, не собирается ли он закупать ещё свиней.
Далее следует найти кого-нибудь, кто точно умеет строить свинарники. Провести измерения, там, составить план, прикинуть, куда и что приколачивать, обьяснить в общих чертах как надо работать и чем.
Честно говоря, я полагал, что «помоги пожалуйста» для людей, которых я знаю с детства, вполне достаточно, но я готов был докинуть ко всему этому ещё «за мной не заржавеет, буду должен» если увижу сомнения.
Потом надлежит собрать бригаду рабочих. Она у меня уже есть — Фриц, собирай банду! И да, за мной опять же не заржавеет, да и вообще, я всегда вам всем помогал.
Ребята — «сыны рабочие», инструмент в руках держать умеют. А если не умеют, так знают кто умеет и подскажут если что. Плюс рабочей молодёжи — местами она готова работать за еду (ладно, скорее за бухло). А найденный в прошлом пункте «главный по свинарникам» если что присмотрит и покажет как надо.
Пункт четыре — самый мой нелюбимый. Даже при правильной организации работы с личным составом, войско пошлёт меня «собирать ракушки» если я сам не буду участвовать в процессе. Придётся работать.
Пункт пять — побеседовать с мамой. Объяснить масштабы возникшей проблемы и то, что личный состав следует как-то вознаградить. Может мама согласится отпустить с кухни немного вина и каких-нибудь закусок получше для лучших строителей свинарников всея Роткирхена?
По завершении работ, конечно.
Стратегия!
Кто самый умный?
Амэ самый умный!
А вы говорите «подросток».