Со временем маленький Амадей поймет, что детство его было куда беззаботнее, чем у сверстников – даже не смотря на «проклятие». Дети крестьян и горожан, солдат и охотников рано меняют игрушки на тяжелый каждодневный труд, дети титулованной знати живут в окружении интриг и быстро привыкают не доверять никому. Юный же сын рыцаря, поздний и любимый, смог прожить свои маленькие годы в благословенном спокойствии, зная о тяготах жизни покуда только в теории.
Самого младшего фон Рейнеке учили многому из того, что должен знать благородный дворянин – но первейшим из этих дел стало обучение воинскому искусству. Ведь сказано не раз с амвона церковниками: «Благословен будь Сигмар, скала моя, обучающий мои руки войне и мои пальцы – битве» – и наставники Амэ сполна этому следовали. Первейшим и основным из них был, конечно, дядька Вольф, на которого и была возложена обязанность обучения сына коменданта. Меч и копье, секира и булава, алебарда и кинжал – ветеран учил подопечного пользоваться любым холодным оружием, резонно замечая на возражения, «дескать, та же пехотная пика конному рыцарю вряд ли пригодится», что поле боя место такое, где запросто можно остаться без привычного клинка и быть вынужденным защищать жизнь свою и други своя тем, что под руку подвернется. Говорил – и учил: туго, основательно, упрямо требуя повторять прием раз за разом, пока он не доведется до автоматизма. Финты и прочие выпады он, конечно, не презирал, но относился к ним скептически. Считая уделом напыщенных хлыщей и тилеанских бездельников, почитая за правило, что бить нужно качественно и сильно, желательно только один раз, но так, чтобы враг, паскуда, больше не встал.
Дальнобойное оружие, кстати, в перечень необходимого к обучению не вошло: не рыцарское это дело – с луком бегать. Да и с мушкетом тож, тем паче, что единственным пороховым оружием в крепости была винтовка ягермайстера Вальдмеера, который, к слову, и сам-то ее не так часто пользовал. Так продолжалось ровно до тех пор, пока в форт не прибыл на побывку средний из детей Фридриха – Людвиг. Юноша, к сдерживаемому разочарованию отца, не пожелал менять веселую службу в пистольерах на тяготы рыцарского пути, и продолжил службу в рядах элитной роты легкой кавалерии: «Молниеносных», которые имели доступ к куда как более широкому арсеналу орудий дистанционного убийства во славу Сигмара и императора. В нарядных одеждах, пахнущий дорогим парфюмом и алкоголем, отрастивший залихватски закрученные вверх усы, он только посмеивался с твоих талантов, рассказав, что настоящему дворянину вполне дозволены пистоли – замечательная и убойная вещь, которая позволит отправить к праотцам любого фехтовальщика, сколько бы тот искусен не был. И, конечно, продемонстрировал свои слова, за несколько секунд перестреляв целый ряд висевших на плетне горшков, меняя пистоли так быстро, что Амадей едва мог за ним углядеть. Так что с тех пор, как только Людвиг навещал отчий дом, он стал обучать младшего брата и премудростям стрельбы.
Наконец, следует упомянуть о той лепте, которую внес в обучение сам глава семьи, который тоже не остался в стороне от учебного процесса. Комендант подарил сыну смирненькую лошадку из тех, что обычно служат заводными, и с тех пор Амэ был должен ухаживать не только за собой, но и за флегматичной Бебитой. А заодно – учиться держаться в седле и на рыси, и на галопе, не вылезать из седла часами (даже маленькую нужду справлять верхом!) и, само собой, учиться основам конного боя: основного искусства доброго рыцаря.
Все это отнимало немало времени – но результат не замедлил себя ждать.
Одним из первых случаев, где маленький сын рыцаря смог показать выученное на практике, стал «поединок» с Леосом фон Либницем. Стоит ли удивляться, что, когда Амэ попросил наследницу курфюрста дозволить дуэль ее именем, то согласилась в самых изысканнейших выражениях, некоторые из которых, к стыду своему, мальчик даже до конца не понял. А потом, когда поединщики встали друг напротив друга, потребовала у одного из свитских леденец, оставшись наблюдать со стороны за том, как мальчик медленно сходятся.
Бой был быстрым – младший сын курфюрста и вправду оказался никакущим фехтовальщиком. Несколько выпадов, отведенный в сторону клинок – при иных раскладах можно было бы невозбранно рубануть поперек груди – жесткий блок, от которого меч титулованного нахаленыша отлетел, как от стены. А потом – короткий и выверенный удар по кисти, держащей меч словно кочергу. Звон клинка по плитам, и Леос взвизгивает от боли, прижимая к себе ударенную конечность, и, дуясь, как мышь на крупу, смотрит на победителя. Но, к его чести, находит в себе силы склониться перед победителем в куртуазнейшем поклоне:
- Своими мечом вы доказали вашу правоту, герр фон Рейнеке. Беру своим слова назад – и прошу принять мое уважение.
Эммануэль фон Либниц же громко и звонко захлопала, чествуя Амэ – и вскоре к ней присоединились и окружающие детей взрослые. Правда – и мальчик это приметил – в их глазах не было ни капли восхищения: скорее, они смотрели так, словно собирались выпороть того, кто посмел унизить сына владыки Виссенланда. Эммануэль же, сунув недососанного петушка на палочке в складки платья одной из придворных дам, споро, хотя и не слишком уверенно, подошла к Амадею и наградила его громким поцелуем в щеку:
- Вы храбрый рыцарь, Амадей! Я запомнила вас – и благодарю за то мастерство, что со временем вы поставите на службу моему отцу… - она лукаво, с бесенятами в глазах, усмехнулась, - и впоследствии и мне, конечно!
Младшее поколение фон Либницев отбыло восвояси, но на этом приключения победителя своей первой дуэли не закончились. Названной, как и многие иррегулярные подразделения, по имени своего командира «Дружине Готтлиба» предстояло исследовать подземелья под фортом. Отступая на время от нашей истории, хочется заметить, что изысканное имя на старом рейксшпиле – Амадей, было для простых и необразованных людей весьма сложным и непонятным, а называть человека, не зная, что скрывается за его именем, они были не готовы. Можно было бы обойтись прозвищем – но попробуй придумай такое, что не обидело бы сына коменданта! А посему, не без некоторых усилий фратера, Амадей был дословно переведен как понятный простецам Готтлиб. Так и повелось: для знати, родителей и близких знакомых мальчик звался Амадеем, прочим же он был известен как Готтлиб.
Но вернемся к нашей истории. Впятером – к тому времени к мальчикам еще присоединился девятилетний Дитер Два Пуза – они, дождавшись ночи, проскользнули в ведущую вниз щель. Чуть ли не ломая ноги, дети спустились по осыпи, и только когда та закончилась, зажгли припасенный факел. Неверный, пляшущий свет заплясал и вырвал из мрака толстые, в три охвата, колонны, обвитые корнями и каким-то плющом, и тяжелые каменные стены с нишами, отбрасывающими дерганные тени, заставляющие самых опасливых дернуться и предложить вернуться. Амадей не отпустил их, храбро двинувшись вперед, и отвага оправдала себя: то, что дергалось в свете факелов, оказалось лишь обломанной да покрытой копотью статуей неизвестного рыцаря, уже безголового и с раскрошенным плечом, но по-прежнему упрямо продолжавшим сжимать в перстах каменный меч.
Дальнейший осмотр прошел без сучка, без задоринки – ободренные уверенностью предводителя, дети облазали все помещение и убедились, что ничего страшного здесь нет. Правда, Трещетка все порывался всех убедить, что в любой момент могут явиться неупокоенные духи, которые заледенят тела и сожрут души, но ему уже никто не верил: все понимали, что Фриц не желает преуменьшать свой давешний подвиг. Одно только выбивалось из общей картины: в одном из мест, за полуосыпавшейся фреской, сюжет которой уже не поддавался осмыслению. Был еще какой-то ход, идущий еще глубже.
«Дружина» решила, что там будут церковные подвалы, где, как горячо уверял Соломка, могут быть бочки с вином: а такой старый напиток, по его утверждению, мог быть баснословно дорогим. Так что после короткого совещания трое – Три Пуза не пролезал в дыру, а Трещетка «не хотел бросать друга одного» - спустились вниз, пару раз поскользнувшись и ободрав в кровь ладони и колени. Как оказалось, они заблуждались. Внизу не было рядов пузатых бочек, не было ящиков с церковными запасами. Здесь все было иным – даже камень был обработан как-то странно, испещренный тонкой, похожей на плющ резьбой. Непривычно тонкие колонны не просто упирались в потолок, но заканчивались сводчатыми арками, и галерея сверху приобретала от этого таинственный вид купольных нефов. Наверное, на стенах и полу тоже что-то было, но осмотреть внимательно их не представлялось возможным: очень быстро мальчики поняли, что хруст под их ногами идет не от камней – они ступали по старым, рассыпающимся от малейшего касания костям!
Соломка и Зубастик, напуганные, спрятались за спиной своего вожака, бормоча молитвы, Амадей же наклонился, чтобы изучить находку. Ему уже доводилось видеть человеческие скелеты – крайний раз, когда через Ротхаузен к Паломнической тропе проследовала толпа флагеллянтов, несущих не только черепа да кости праведных, но и цельный скелет некого боевого священника, павшего в битве со слугами темных богов. Но то, что увидел Амэ, отличалось от наблюдаемого ранее весьма существенно. Одни костяки, прикрытые проржавевшими чешуйками и рассыпающимися панцирями, были длиннее и тоньше человеческих, другие же, присыпанные кольцами ржавых кольчуг, напротив были и меньше, и толще. Если они и принадлежали людям, то более чем странным.
К сожалению, все здесь насквозь проржавело, и при попытке поднять тот или иной предмет тот рассыпался в пыль. Во всем этом – фон Рейнеке уже понимал – был один несказанный плюс: из таких древних костей скелета не поднимет ни один некромант, даже злая Алгана. А значит, нападения с низу можно не опасаться, как можно не бояться того, что кто-то вот прям щас бац – и ухватит за ногу. Уверенность в собственной безопасности позволила маленькому рыцарю собраться с духом и продолжить осмотр. Любопытство было вознаграждено: среди крошащихся под сапожком топоров и мечей, панцирей и кольчуг, шлемов и наручей он обнаружил не рассыпавшийся сразу клинок, с виду такой же ржавый, покрытый пылью и паутиной, как и остальные. Тело тонкокостного владельца было наполовину скрыто под обвалом, преграждавшим дальнейший осмотр, но оружие, кажется, не было засыпано камнями. Амадею оставалось только решить, что делать с находкой, после чего можно было смело покинуть братскую могилу: из небольшого пятачка не было иных путей.
Но даже яркости этих событий не скрыть подробностей первого боя, в котором довелось участвовать Амадею – пускай и в качестве зрителя. Для охоты Фридрих фон Рейнеке избрал темный, старый, густой Рейквальдский лес, где исполинские дубы и клены сплетались ветвями высоко над головой, держа землю в вечных сумерках. Там, среди старых, серых от времени стволов и густых кустарников водилось немало дичи: от такой элементарной, как зайцы, до благородных косуль и здоровенных медведей. Конечно, как и всякий старых лес, Рейквальд не обходился без хищников: помимо волков, в его чащобах свили себе логова зверолюды и гоблины. Несколько племен последних, было известно даже Амэ. Например, Паучьи Клешни – про них рассказывали, что ночами на антрацитово-черных пауках маленькие зеленые поганцы забираются в дома и крадут непослушных деток. Не менее известны были и Перьеголовые, названные так в честь странной традиции прикрепления перьев ястреба или совы к собственным скальпам металлическими петлями. Ну и, наконец, нередко упоминалось и самое крупное племя – Плоскоголовые, живущие равно в Рейквальде и Серых горах. Свое название они получили от обычая привязывать деревянные доски к макушке головы своих детенышей, чтобы придать ей уплощенный вид по мере взросления.
Гоблинов охотники не боялись: если не случится чего-то из ряда вон выходящего, лесные жители не отважатся напасть на сильный отряд. Так поначалу и было – ровно до тех пор, пока из лесу не донеслось зловещее ме-меканье, сменившееся вскоре истошным ревом, похожим на смесь блеянья козы и рыка хищника. Амадей увидел, как свалился с лошади один из отцовских спутников, держась за пробитую дротиком грудь – а потом на отряд с двух сторон налетело не менее полусотни, как тогда показалось мальчику, зверолюдов, вооруженных в основном копьями и грубыми топорами. Долго наблюдать бой с высоты седла он не успел, будучи отправлен под телегу могучей рукой Гуттерштрассера. Но и оттуда мальчик мог видеть, как его спокойные отец и дядька, да и другие мужчины, отчаянно отбиваются от вонючей и злобной орды.
Один из козликов, с маленькими, почти незаметными рогами, воспользовавшись общей суматохой, попытался, видимо, ограбить телегу, но, сраженный рукой Вольфганга, рухнул прямо перед Амэ, держась двумя лапами за рассеченное горло. Тварь умирала долго, и даже умудрилась увидеть мальчика, глядя на него темными круглыми глазами, где мешались боль, разум и злоба. Впервые перед самыми младшем из фон Рейнеке умер кто-то разумный.
Отряд сумел оборониться, перебив добрую половину нападавших, прежде чем оставшиеся бежали, оглашая лес трусливыми визгами и блеяньем. Ясное дело, после такого нападения, да еще повлекшего за собой жертвы среди людей, ни о какой охоте не могло быть и речи…
2 500 И.К.
…А тем временем годы шли и мальчик все рос, продолжая совершенствоваться в воинском искусстве, и вскоре стал подростком, которому через несколько лет предстояло понять, с чем он хочет связать свою судьбу. А пока Амадей впитывал знания и готовился к маячившей уже не за горами взрослой жизни, мир шел своим чередом. Кто-то рождался, кто-то умирал, а в целом ничего глобально не менялось.
Однажды, вскоре после того, как юноша отметил свое четырнадцатилетие, к нему, тренировавшемуся с Вольфгангом на плацу, широким шагом подошел отец: погрузневший, с поседевшими волосами и морщинами на лице. И, судя по всему, настроенный крайне решительно.
-Сын. – Начал он без предисловия. – Ты уже знаешь, что у нас прохудилась ограда свинарника, что у западной стены. – Амэ, естественно, знал, потому что проснулся от того, что к нему в койку забрался погреться маленький поросенок. – Так вот, я, как комендант, - подчеркнул он, - желаю, чтобы ты мне завтра же построил новый на десять шагов левее прежнего. Можешь приступать уже сейчас. – И, развернувшись, ушел.
Дядька Гуттерштрассер только пожал плечами.
- Проверка какая-нить, видать. Думай, Амэ – я тут тебе не помощник.
Впрочем, не все было столь печально. Как-то раз, когда в Роткирхен снова приехал Людвиг, Амэ было получено приглашение на конную прогулку с братом. Тот, по-прежнему задорный и веселый, да еще щеголяющий теперь знаками отличия меткого стрелка и сержанта «Молниеносных», уже отрастил остренькую бородку, за которой тщательно ухаживал.
С час они беседовали обо всем и ни о чем, пока пистольер внезапно не остановился, блеснув широкой ухмылкой, и не спросил, не тая в голосе подкола:
- Слыш, Младшенький, ты же уже почти рыцарь, эгей? С клинком, с копьем неплохо управляешься, в седле вон как добро держишься. Но – верь мне – этого мало для того, чтобы стать мужчиной. Кажется, пора бы нам это исправить, не думаешь? – он хлопнул Амэ по плечу. – Не желаешь ли вместе со мной в бордель съездить, наконец женщину познать, а? Понравится – я обещаю!