Меня зовут Амэ.
Мне восемь лет.
У меня есть папа и мама.
Папа — очень большой и сильный рыцарь! Он — комендант форт Роткирхен и сражается с настоящими живыми мертвецами во славу Сигмара, Империи и курфюрста Виссенландского. Когда я вырасту то хочу быть как папа. Таким же уверенным в себе, надежным, всегда знающим, что делать.
Мама — самая добрая и красивая! Я ее очень люблю, но обижаюсь если про меня говорят, что я «мамин». Почему-то правильно быть «папиным» — я не совсем понимаю, почему, но молчу. Так значит так. Я очень люблю обнимать маму. Я вообще люблю обниматься, но я не хочу чтобы про меня говорили что я «обабился», поэтому делаю это только наедине. Обнимаю маму — а она рассказывает мне истории о рыцарях, северянах и некромантах.
Когда я вырасту, я хочу быть Императором, но всё смеются, когда я это говорю, поэтому я перестал это говорить и теперь говорю что хочу быть как папа, потому что мама по секрету рассказала мне, что многие великие императоры были как папа, рыцарями! А потом прославили себя подвигами, так что ими все восхищались и поднесли им корону.
Я хочу корону. Очень хочу. «Его Величество Амадей фон Рейнеке» — ведь звучит, а? Нельзя Империю? Ладно. Согласен на Бретонию. Да что ты ржешь?!
Посмотрим как ты будешь ржать когда на форт Роткирхен нападут живые мертвецы, и только мой клинок спасёт всех... И на победном пиру в мою честь, я буду есть столько шоколада сколько захочу и пить сладкий компот из смородины.
Что? Ты не знаешь что такое живые мертвецы?
Айн момент! Объясняю! Амэ всегда всем и всё объяснит!
Живой мертвец — это как если вымазать Фрица сажей и одеть на него пять рубашек. И шоб рычал, вот так вот: «Буээээээ!»
А если посадить его кому-нибудь на плечи и дать в руки подушку или пустой мешок то будет орк! Только орки ревут: «Рррррав!» — и игры с ними и с зомби разные. Я сам их придумал. Я часто придумываю игры. Например, если играть в орка, то Фриц припрятывает деревянный меч, садится на кого-то и пытается нас поймать. Мы бегаем от него и ищем меч. Если Фриц кого поймал, то садится ему на плечи и игра продолжается. Правда, мы с Фрицем — хитрющие... Он мне заранее рассказывает где меч спрячет. Я нахожу его и повергаю орка! В зомби играть проще, но там нужна девочка. Фриц пугает ее — а я спасаю. «Не бойтесь, прекрасная леди! Я — Амадей фон Рейнеке, рыцарь форта Роткирхен! В руках моих клинок, именуемый Дающим Победу! Во имя ваше я повергну этого живого мертвеца, а после Вы подарите мне поцелуй!» — иной раз, правда, игра не шла как надо. Девочку приходилось ловить, а потом утешать если она плакала. Ещё я придумал игру в демона, но родители сказали, что в демонов не играют, иначе что-то плохое придёт ночью и схватит за ногу. Не играют так не играют! Но если ты тихонько прокрался к кому-то ночью и схватил его за ногу, то это игра в «демона». Ну, так, к слову. Правда главное быстро убежать, особенно если пугаешь девочку. Вообще-то девочек пугать неправильно, но они смешнее пугаются. Но это я так. Никто не играет в «демона». Как Вы могли такое подумать?!
У меня много друзей, но почему-то временами я чувствую себя одиноким. Может потому, что это я всегда изобретаю игры, всегда рассказываю истории, всегда придумываю смешные прозвища, а когда это пытаются делать другие то у них это выходит скучно и не интересно.
Поэтому я начал выдумывать себе друзей.
Друзей, которые были бы похожи на меня.
У меня есть солдатики — я каждому дал имя, каждому придумал историю.
Это моё любимое занятие — разыгрывать истории.
Часы напролёт я могу передвигать фигурки, говорить за них на разные голоса. Вот злобный герр Жумберт фон Бах — он рыцарь, но плохой. Он хочет забрать себе всех красавиц, всё золото и стреляет молниями!
С ним сражается Людвиг фон Эйнк, доблестный рыцарь Империи.
Неразрешимое противоречие моих историй — Жумберт фон Бах такой хитрый и могущественный и придумывает такие хитрые планы, что иногда история повисает без окончания. Его вроде бы нужно победить, но я не могу придумать как герр Людвиг сбежит из темницы, где прикован тысячей цепей.
Вот и выходит что Жумберт фон Бах в конце сидит на троне. Иногда мне кажется, что он заслуживает этого — ведь это же надо так хитро всё придумать! Герр Людвиг при всех его достоинствах порой бывает простоват...
Не всех красавиц нужно спасать.
Особенно если один из твоих врагов — злая колдунья Алгана, способная превратиться в кого угодно.
Женской фигурки у меня не было, так что приходилось выкручиваться — обычно в роли Алганы выступал путник в капюшоне с закрытым лицом. Кто его знает, что у него там под капюшоном, да?
Порой я пробовал переносить истории моих фигурок в игры с друзьями. Но как-то не заладилось. Мы всё время спорили кто будет Жумбертом фон Бахом и никто не хотел быть Алганой.
Я возвращался к своим фигуркам.
Дяде Вольфу не всегда нравилось когда я с ними играл.
Что? Я ещё ничего не рассказывал про дядю Вольфа?!
Исправляюсь!
Дядя Вольф мне не родной дядя, но самый лучший. Его я тоже очень люблю, хотя иногда обижаюсь на него, когда после тренировок у меня болят руки и спина, а он говорит что так и надо, потому что это значит быть мужчиной. Я не люблю когда у меня что-то болит. Почему у девочек не должно ничего болеть?
Так вот, фигурки!
Поначалу дядя Вольф убирал их от меня на верхнюю полку. Но потом он как-то обмолвился что есть такая «стра-те-ги-я».
Это та штука благодаря которой маленький отрядик героев побеждает огромную орочью орду.
Оказывается, дело не только в том, что ты хорошо сражаешься! Ещё важно поставить мортиру и стрелков на возвышенность, а копейщиков у ее подножия. Или заманить орков в узкое место. Или ещё как-то использовать местность...
«Дядя Вольф, я не понимаю, можешь показать?» — указываю на ящик с фигурками.
Через пять минут мы уже играем вместе.
Окружаем орочью орду (в роли орка на этот раз снова Алгана, то есть та фигурка в капюшоне).
Я так полюбил стра-те-ги-ю, что подсел на уши буквально всем.
Это стало моим любимым словом — так вот благодаря чему фон Бах и Алгана так часто побеждали герра Людвига, хотя герр Людвиг был непобедимым воином!
Стратегия позволяет тебе когда ты маленький, как Амэ, завалить здоровенного орчару, и может даже однажды стать Императором.
В этом было что-то волшебное.
Единственное, что связывало мир внутри моей головы с миром наяву, высказанное и невысказанное, мечты и реальность.
Я полюбил истории о битвах древности.
Особенно я любил чертить на песке квадратики — например, папа расскажет о каком-нибудь легендарном сражении, а я потом по памяти расчерчу себе где стоял такой-то отряд. И может быть явлюсь к отцу за разъяснениями если чего-то не понял.
Правда, и здесь было одно неразрешимое противоречие.
Дело в том, что я буквально жил в военном форте и видел солдат — как они строем ходят, приказы выполняют. И дядя Вольф часто говорил, что это и есть война — тебе дают идиотский, заведомо невыполнимый приказ, а ты думаешь как его выполнить.
Это мне не нравилось. Сильно не нравилось.
В переводе на язык дяди Вольфа я был «избалованный барчук» — я не хотел ходить строем и выполнять глупые приказы, я хотел гарцевать перед строем на имперском грифоне и раздавать умные приказы!
— А чего ты хотел, мальчик? Хочешь командовать — научись подчиняться.
Сказал дядя Вольф.
Честно — я не понял.
Вот в упор не понял.
Командовать и подчиняться это же противоположные вещи! Как это связано? Ну да, многие глупые приказы даются потому, что командир не знает как работает строй или как использовать местность — в этом отношении великие поражения разбирать было не менее интересно чем великие победы — но можно же знать такие вещи заранее?
— Не всё можно выучить по книгам.
В ответ на мои возражения ответил дядя Вольф.
Признаться, тогда я не понял и этого.
Однако, чувствовал какую-то сермяжную правду в этих словах. Ведь «строем ходить» приходится буквально везде! Взять хоть этикет! Как кланяться, как руку целовать, куда девать при этом полу плаща.
«А не всё равно?» — нет, как оказалось не всё равно.
Про математику и говорить нечего, ее придумали демоны. «А как иначе понять, сколько у пистольеров патронов или исчислить сколько фуража потребно лошадям?» — интересовался хитрый коморник Бодо.
Ну да и я тоже хитрый!
— У меня будут писари! Пусть они и счисляют!
— А если ошибутся? Кто проверит их? И в разгар сражения у воинов раз — и кончатся пули!
Не уступал коморник.
— А орки вот они. Это что ли «стра-те-ги-я»?
Я почувствовал что терплю поражение, и схватился за последнюю соломинку
— А я накажу писарей!
Аргумент был слабый и разбит был мгновенно.
— Что же, мальчик, потерянное войско тебе это не вернет.
— Но я же не виноват! Это писари!
Кажется, у моих воображаемых пистольеров в этот момент и правда закончились пули.
— В поражении виноват всегда военачальник. Он в ответе за всё и всех.
Я подумал что-то неприличное и засел за цифры.
«Стра-те-ги-я» требовала от меня каких-то совершенно нечеловеческих жертв.
Сигмар, если есть в мире справедливость — пусть это будет не зря...
Так. Про папу сказал, про маму сказал, про дядю Вольфа сказал, про друзей, настоящих и выдуманных, сказал, про учителей сказал, даже про девочек мельком упомянул, хотя демонов всуе поминать не полагается.
Пора рассказать и про Девочку.
Одну конкретную Девочку.
Я уже упоминал, что временами чувствовал себя одиноким. И когда в жизни моей появлялся новый человек — на минуту или навсегда — я всегда внимательно смотрел на него.
Дети курфюрста были событием потому, что они пришли откуда-то из другого мира. Они сами казались чем-то потусторонним и оттого родным. Я смотрел на них во все глаза — на большое платье Девочки, на колет Мальчика.
Я уже знал, что мой папа комендант, и других детей комендантов никогда не видел. Но может быть поэтому я ощущал одиночество? Может где-то в глубине души дети курфюрста — что-то подобное мне?
Девочку я побаивался — она была на год старше, а из-за большого платья казалось что и на три.
На Мальчика смотреть серьёзно было трудно — он был младше меня, а значит, по всем Роткирхенским понятиям «мелюзгой».
Потому девочка как нечто стихийно опасное вызвала несравнимо больший интерес, и вызов застал меня врасплох.
Что уж там — пожалуй я и правда смотрел слишком уж пристально, силясь что-то прочитать за голубыми глазами.
Ситуация складывалась паршивая. Так-то драться с мелюзгой довольно унизительно, а с этим золотым ребёнком ещё и опасно — а ну я его поцарапаю! Это же наверное вой до Луны будет! Да и «под-текст» какой-то аховый — это же семья нашего сюзерена!
Но при мысли отказаться или вовсе поддаться, моё самолюбие откровенно бунтовало.
Я посмотрел на дядю Вольфа, ища подсказку.
Посмотрел на Девочку.
Та сказала мол «недостойно обнажать оружие до начала поединка».
Значит от меня ждут согласия?
Ну конечно.
Я воспринял всё слишком серьёзно.
Детям курфюрста заняться нечем, вот они и выдумали себе забаву...
Папа же сказал мне их развлекать?
— Господин мой, моя семья служит твоей семье поколениями, и связана клятвой никогда не поднимать оружие против сюзерена — клятвой, которую я глубоко почитаю. Единственное желание моё — сражаться за дом Либвиц и во имя его. Потому если ты желаешь скрестить со мной клинки, я прошу сестру твою, госпожу Либвиц, милостиво дозволить мне посвятить этот поединок ей — ибо именно служению ей как наследнице вашего славного рода, будет посвящена моя жизнь.
Я опустился перед Девочкой на одно колено, словно прося благословения.
Вот пусть и решает, драться нам с ее братом или нет.
Если откажет — я всегда смогу сослаться на неё, мол, госпожа наследница курфюрста прямо запретила мне сражаться во имя ее.
Если согласится — опять же, ну что мне было, ослушаться наследницу нашего сюзерена?
Кажись работает всё же эта самая «стра-те-ги-я».
Впрочем, я в любом случае собирался быть крайне осторожен.
Я понимал, что если я этому шестилетнему карапузу случайно нанесу что-то серьезнее маленькой царапинки, то проблем не оберёшься.
В идеале бы вовсе его разоружить.
Риск, конечно.
Но практика показала, что я готов был рисковать.
Вот, например, когда Фриц нашёл старый и страшный ход — каких усилий мне стоило не показать, как сильно я перетрусил! Я ведь слышал истории о старых катакомбах, о скавенах, прогрызающих туннели под землёй и даже под океаном...
И что ещё важнее — слышал истории о маленьких мальчиках, которые лазали куда не надо, и потом не возвращались.
А ну там что-то... такое?
Если бы я сам нашёл этот ход, то, конечно, забыл бы о том, что отыскал его. Ибо нечего.
Но теперь я оказался в ловушке.
Ну запрещу я Фрицу туда лезть.
Дальше что? Я был, конечно наивен, но не настолько, чтобы считать, что меня в самом деле кто-то послушает. «Конечно, мы не будем играть в «демона»» — плавали, знаем.
Можно, конечно, пойти одному и принести себя в жертву во имя товарищества. Так поступил бы герр Людвиг.
Одному.
Пойти.
В холод и темноту.
К скавенам, древним зомби или буквально чему угодно ещё. Нет, тут моя смелость обнаружила собственные пределы.
Оставалось только возглавить поход!
Самое время применить «стра-те-ги-ю»!
— Дело сие весьма опасно, друг мой, и потому во имя Империи и Сигмара я принимаю командование им.
Но раз уж идём — идём по моему.
Раздобудем больше одного фонаря, верёвку. Чем-нибудь вооружимся — у меня есть меч, но и остальным стоит прихватить с собой хотя бы ножи.
Наконец, не стоит идти в столь опасное предприятие не взяв с собой обед.
— И последнее. Мама рассказывала, в таких подземельях легко заблудиться. Мы должны придумать как будем делать метки, чтобы потом найти дорогу обратно — а вдруг там целый лабиринт!
Единственное перед чем мог отступить мой страх — это азарт, увлеченность. Я твёрдо намерен был спланировать этот поход так, чтобы мое войско вернулось из него, может быть даже с трофеями.
В тот миг я казался себе самым умным человеком на свете. Ну ладно, может вторым самым умным человеком на свете — самый-самый умный придумал бы как обьяснить остальным почему этого делать не следует, причём так, чтобы они в самом деле послушали.
Может — потому что я сомневаюсь, что такой человек есть.
Мы ведь дети.
Если нам сказать что внизу дракон, мы с горящими глазами спросим: «Где?!»
Пожалуй, я всё же был весьма и весьма уверен в себе.
Когда приехал карнавал — я радовался как и все, чувствовал настоящий восторг! В конце-концов там наверное столько всего интересного!
Когда отец сказал, что не хочет, чтобы я шёл, было больно. Больно, потому что обстоятельства моего рождения настигали меня не то, чтобы часто.
Ну, Вы знаете.
Обстоятельства.
Те, из-за которых при мне лучше не упоминать слово на букву «м». Когда у меня появляется прыщ, я нервно прощупываю кожу. Когда я впервые сознательно обратил внимание на волосы в носу — была паника! Пару дней я очень внимательно рассматривал носы всех встреченных за день — есть там волосы или нет?
Уже не помню от кого, я услышал, что в Нульне есть целый музей младенцев на букву «м».
Всех их убили, а теперь выставляли на потеху публике.
Те же, кому повезло остаться в живых, оказывались в цирке... или на карнавале.
Мое воображение ясно рисовало голос циркача: «А сейчас родившиеся под луной Моррслиб!»
Я передернулся, и решил, что не пойду на карнавал.
К тому же, должен же кто-то присмотреть за отцом!
Да и охота — истинно мужское занятие!
Чего я там не видел?!
Ну, Вы поняли.