Самая скверная, самая непредсказуемая ночь в году – Гехаймниснахт, Ночь Таинств, когда над миром навивает Моррслиб, темная луна, что заливает равнины и леса, горы и долины, моря и города своим безобразным светом. Лишь в одну эту ночь она приближается к миру, усиливая колдовские ветра и преображая их в бури, а темная магия собирается в незримые скопления и течения. Эти невидимые глазу простого человека потоки пробуждают мертвецов, уродуют младенцев в материнских утробах и заставляют скот пожирать друг друга. На Гехаймниснахт ослабляются преграды между реальностью и Владениями Хаоса, в эту ночь узкие пути становятся большими, а большие – огромными, что позволяет тысячам демонов до самого рассвета сеять гибель и разрушение в мире смертных.
Этой страшной, самой темной ночью виссенландцы, равно как и жители всего Старого Света, благоразумно накрепко запирают свои двери и закрывают ставнями окна, разжигают жаркое пламя и не спят до рассвета, обращая к богам единственную молитву – дожить до первых лучей солнца. Но для демонопоклонников, некромантов, вампиров и других черных магов Гехаймниснахт – время разгульного празднества, поскольку в это время их сила достигает пика. В эту ночь приносятся жертвы Темным богам, а нечестивые ритуалы поднятия нежити вырывают из могил целые армии.
Дурное дело – покидать дом в Гехаймниснахт, но гарнизон форта Роткирхен, что стоит в Виссенланде у подножия Серых гор, был вынужден выступит из крепости, когда в покои коменданта, громко хлопая крыльями, ворвался ворон – крылатый вестник с одной из дозорных башен. В корявом послании, выведенном рукой, привыкшей чаще держать меч, а не перо, было всего два слова: «Мертвецы идут». Понимая, чем это грозит, Фридрих риттер фон Рейнеке, комендант Роткирхена, собрал все свои войска и вышел в ночь.
За прочными каменными стенами остался только караульный десяток, нестроевые, гражданские и единственная женщина в крепости – Кира фон Зейдлиц, жена коменданта, пребывавшая на последнем месяце тягости. В те мрачные часы, когда ее супруг вместе со своими людьми крушил белые костяки и разрубал вонючие гниющие тела зомби, она пережила свой бой: нервное напряжение и страх за близких вызвали преждевременные роды. Не имея возможности даже вызвать повитуху, бледная, она лежала на смятых простынях, а роды несчастной принимал некий жрец Морра, застигнутый в пути пробуждением Дурной Луны.
Плохим знаком было рожать в Гехаймниснахт – чаще всего дети этого дня рождались с видимыми мутациями и безжалостно истреблялись. Но фрау фон Зейдлиц повезло: ее младший сын оказался крепеньким здоровым мальчиком, темноглазым и громкоголосым, без следа какого-либо искажения. Пуповина была перерезана ножом с рукоятью в виде ворона, которым жрец обычно отделял мертвых от живых – и так в мир пришла новая душа.
Утром воины вернулись с победой. Не смотря на возражения жреца Сигмара, старого отца Захария, предлагавшего на всякий случая принести новорожденному мир и покой ударом освященного молота, риттер фон Рейнеке, счастливый взять на руки орущего младенца, распорядился готовиться к празднеству – его дом пополнился новым представителем. Священник, недовольный решением, все же исполнил свой долг: дитя было окроплено святой водой, а на шею его повешен маленький деревянный молоточек. И хоть по святцам ребенок должен был быть наречен Дитрихом, отец его настоял, чтобы именем сыну стало имя одного из его предков – славного рыцаря Амадея фон Рейнеке, ветерана Третьей вампирской войны, сразившего, по легенде, на честных поединках целых двух кровососов.
Рожденный не во имя продления рода, а лишь от глубокой любви родителей, маленький Амадей рос, окруженный теплом и заботой. От него не требовали ни ранних тренировок с мечом, ни глубокого изучения молитв и изречений святых, ни досконального знания хозяйства крепости – знай себе живи, как живется. Но при этом нельзя сказать, что мальчика вовсе оставили без обучения. Фратер Пауль Леобшюц, сменивший упокоившегося фратера Захарию, учил его письменному рейксшпилю, как в современном, так и в классическом варианте, рассказывал о житии Молотодержца, его сподвижников и святых. Старый доппельзольднер Вольфганг Гуттерштрассер, приставленный к сыну коменданта дядькой, учил его основам воинской науки, причем делал это так туго, что к шести годам маленький Амадей – Амэ, как называли его в семье – научился владеть клинком лучше, чем письменностью, что, к слову, несказанно радовало его отца, почитавшегося в числе если не первых мечников курфюршества, то первого десятка точно.
Этими основами, которые знали любые дети воинов Империи, обучение мальчика не ограничивалось. Коморник Бодо Ваншлоссе начал обучать его непростой науке счисления, а кроме того, истории Империи от дней ее основания. В обучение последнему включилась вскоре и фрау фон Зейдлиц: в отличие от академически сухих историй писаря, она вела свои рассказы с чувством и эмоциями, буквально погружаясь в описываемые периоды. Может, ее рассказам подчас не хватало точности, но слушая их, Амадей мог словно воочию увидеть храбрых рыцарей и стойких меченосцев, исполненных злобы северян и хитрых, коварных некромантов.
Жизнь фон Рейнеке-младшего шла своим чередом – без проблем и без забот. Вполне возможно, что он бы так и остался в числе имперского «дворянства меча», не слишком образованного, но зато умелого и верного – вечно занятого главу семейства это более чем устроило бы. Но тут воспротивилась Клара, ранее почти всегда соглашавшаяся с мужем и господином своим. Старший сын ее, Адальберт, сейчас служил в войске курфюрста в рядах рыцарей Империи, и другого будущего для себя не видел. Средний, деятельный и активный Людвиг, ни минуты не могший усидеть на месте, также почитал воинскую стезю превыше всех остальных – хотя, не иначе как с подачи своего дядьки Алессио Маззаро, чтил также искусство музицирования и стихосложения. Младшего же, позднего и любимого, она желала видеть способным и талантливым, твердо намереваясь помочь малышу развить те качества, которые он проявлял ярче всего. Впрочем, будучи объективными, можно предположить, что дело было и в том, что Амэ родился под Дурной Луной – и только талантливость могла прикрыть эту тень, которая будет вечно преследовать ребенка.
Согласившийся с супругой, Фридрих и фратер Пауль считали, что Амадею лучше пойти по церковной стезе, Вольфганг же громогласно утверждал, что талантам дитя место в армии, Бодо же осторожно предлагал обучение в качестве имперского инженера. Сама фрау Клара, не настаивая на определенном пути, предлагала сыну посвятить больше времени учению, а потом уже сделать выбор – благо младые лета его не требуют незамедлительного решения.
…Хотя форт был расположен недалеко от Нульна, семейство фон Рейнеке не так часто оказывалось в большом городе – в гарнизоне поговаривали, что Фридрих до своего назначения имел конфликт с гранд-маршалом фон Рундштедтом, в результате чего его карьера и остановилась. Гости же из крупнейшего города провинции в Роткирхене были еще реже – откровенно говоря, им делать здесь было попросту нечего. Но однажды, когда Амадею исполнилось восемь лет, укрепление почтил высочайшим визитом сам курфюрст Виссенландский – Константин фон Либвиц, четырнадцатый представитель этого рода на троне провинции.
Ох и суета началась! Весь гарнизон высыпал подновлять крепость, убирать территорию, драить доспехи и стирать давно уже не вытаскиваемые парадные одежды. Вызванные отцом домой, прибыли даже старшие сыновья – Людвиг к тому времени был приписан к Отчаянным Усачам – полку пистольеров со славной и длинной историей. Самого Амадея эта длящаяся неделю катавасия особенно не затронула – его разве что заставили повторить основы этикета, да в день высочайшего прибытия облачиться в нарядный костюмчик с ужасно давящим воротом и неудобными огроменными буффами патриотичного бело-серого цвета.
С курфюрстом прибыли и его чада: девятилетняя Эммануэль и шестилетний Леос. Наследнице ты, наверное, мог посочувствовать – золотоволосая девочка с глубокими сапфировыми глазами была наряжена в даже по виду тяжелое платье шириной в четыре ее, и явно изнемогала под его весом, хотя и держала спину горделиво прямо. Леос – пухленький мальчик с соломенными, будто выгоревшими на солнце волосами и несколько более темными, чем у сестры, глазами, был облачен в шитый серебром колет, а буффы на нем были несколько меньше твоих – зато в разрезах проглядывали золотые, алые, изумрудные полосы.
Вниманию Амадея их и препоручили, как только гости, осмотрев крепость о опробовав ротхаузенского «Дара Деаноса», отбыли в кабинет коменданта. Эммануэль завела было абсолютно пустую беседу о погоде и выгодах предгорного климата для местных виноградников, как в разговор встрял ее братец. Схватившись за клинок, он глотающим окончания голоском потребовал у фон Рейнеке-младшего сатисфакции – дескать, тот оскорбительно смотрел на его сестру. Даже незаточенный клинок выхватил из ножен – но был остановлен звонким переливчатым голоском Эммануэль, напомнившей, что обнажать оружие до начала поединка недостойно. Леос, державший меч словно палку, досадливо бросил оружие в ножны, но, чтобы никто не решил, что он отказался от вызова, повторил его. Дядька Гуттерштрассер попытался было встрять, но дорожная малая свита благородных отпрысков зашикала на него, объясняя, что сын милорда Константина в своем праве – тем более, что детская дуэль будет до первой крови или признания одной из сторон проигравшей.
В принципе, Амадей мог отказаться – неписанными правилами это было не запрещено, но как это повлияет на семью. А мог и согласиться – хотя стайка кликуш вокруг детей курфюрста утверждала, что Леос не проиграл пока что ни одного боя.
…Были, конечно, и другие приключения.
Например, однажды, спустя какое-то время после визита высоких гостей, к Амэ пришел один из его знакомцев – Фриц Трещетка, сын одного из солдат гарнизона. Сверстник Амадея, он на спор с другими ребятами провел ночь в страш-шном подвале крепости – великий подвиг для детей – и, к ужасу своему, обнаружил там полуобвалившийся ход куда-то вниз. В одиночку он побоялся полезть в него, но уже подпил Карла Соломку и Симона Зубастика – двух семилетних дружков, собирающихся пойти по стопам отцов-копейщиков. Решив, что этого недостаточно, он пригласил сына рыцаря возглавить их «поход», чувствуя, что так будет надежнее.
А еще был неожиданный визит из-за границы: в Ротхаузен прибыла ни много ни мало бретонская карнавальная труппа! Мимы, паяцы, глотатели мечей и укротители огня – кого там только не было! Вот только Фридрих фон Рейнеке почему-то отнесся к этому визиту неодобрительно: как можно было предположить из отдельных оговорок, у него были какие-то личные неприятные воспоминания, связанные с пестрым и веселым шествием. Но, будучи мужчиной неглупым, он хорошо понимал, что многие его люди с радостью отправятся поглазеть на представление, и посему решил заменить его чем-то не менее приятным: охоте в густом Рейквальдском лесу, взяв с собой, помимо охотников, тех солдат, от которых ожидал больше всего безобразий на выступлении. Предложение отправиться на первую настоящую охоту последовало и Амадею.