Самина внимательно наблюдает за рассказывающей подробности своего смертного видения Роситой. Чрезмерно внимательно. Смотрит в упор столь пристально, словно прожигает в ней взглядом невидимую дыру - и заглядывает куда-то вдаль и вглубь. В какой-то момент распинающейся военной кажется, что Командора слышит ее, но не слушает - это особенно наглядно оттеняли жрица и храмовница, на чьих лицах как раз было легко угадать предельное внимание и интерес. А Бьянка, бросившая мельком на Самину взгляд, вдруг вспоминает одну из погибших рамониток, проверенных и отправленных ею в сестринскую могилу. Ту самую, с пробитым стрелой глазом. Что-то такое было в ее мертвом лице, неуловимое сходство с неживой физиономией этой большой начальницы. Начальницы, что теперь принялась осматривать с головы до ног саму бардессу.
Стоящая чуть позади Кира улавливает перемену настроения Командоры - не по лицу, само собой, скорее, по осанке. Вспоминаются те страшные мгновения, когда потерявшая Лану мать стояла перед ее телом на одном колене, едва касаясь ладонью лица дочери. Она почти не осунулась сейчас, однако храмовница почувствовала, будто у Самины на время исчез тот самый стержень, который только что поддерживал ее, заставляя легко бросаться страшными словами о том, как она легко пожертвует собой и любой из Сестер. И, когда Кира предлагает вернуться обратно к холму, она вскидывает левую руку в останавливающем жесте, еще раз обводит взглядом рыжих близняшек с головы до пят, и задает совершенно неуместный и не относящийся к делу вопрос обеим:
- Как зовут вашу мать?