Небо не разразилось громом, на побережье не случилось наводнения, а Самина осталась невозмутимой настолько, насколько возможно, позволяя служительнице Рамоны выдохнуть: кажется, теперь она всё сделала правильно.
Более в диалог Иоланда не встревает: ей кажется, что она сделала на данный момент достаточно. «Обещание», данное Искре, она выполнила: мало того, что до Командоры донесла мысль о её возвращении из мира мёртвых, так ещё и смогла объяснить свою мысль, может быть, выращенную на базе только теорий и предположений, но всё ещё имеющая право на существование.
Почему-то ей даже не приходится задаться вопросом «почему сейчас». Если подумать, то находясь под Куполом, так или иначе живёшь, словно в пузыре. Иоланда и сама иногда забывалась о том, что происходило на других территориях, пока не встречалась в очередной раз с беженками для перевода их историй или вернувшихся из гарнизонов на короткие отпуска прежде, чем отправиться на границы вновь. Что говорить о других сёстрах; она не винит никого в необразованности, но понимает, что легко забыть плохое, когда всё вокруг не приносит невзгод и печали.
Впереди были тяжелые времена для Купола — это однозначно.
Ио кивает головой Самине и Кире, ещё с несколько мгновений смотря им в спины. Несмотря на то, что её дело было — донести информацию, она чувствовала, что ещё много тёмных пятен было поставлено на карту и много вопросов оставалось без ответов. Вариантов ведь было всего ничего, верно? Отправляться за ларцом или нет. Оставляя это решение за воительницами, даже отворачиваясь от их лиц, Иоланда упирается лицом в кожаный доспех Роситы, а затем оглядывается по сторонам, чтобы найти для себя опору. Пожалуй, в отвлечении сейчас на восстановление выглядит в глазах священнослужительницы куда большей полезностью, чем пытаться по губам прочитать, о чём именно говорили отошедшие в сторону рамонитки.
Напоследок она бросает взгляд и на сестёр. Хмыкает себе под нос, но совсем тихо, возвращая себя к поиску хоть какого-никого валуна. Вот она, молодая кровь; скажи им раз, скажи им два — словно камнем об стену. Сама Иоланда себе никогда не позволяла близости такого рода на глазах у других. Может изредка и то не по своей воле, а просто следуя чувствам. Ей казалось... что эта вещь такая личная, а может даже особенная, с которой не хотелось делиться со всем окружением. Молодая Иоланда даже позволяла себе мыслить в смешливом ключе «на зависть другим» — болеть чужим легче, когда видишь, потому что можно сравнить. А когда оно скрывается за дверью? Воображение становится собственным врагом.
Наконец, найдя для себя удобное место, она раскладывает перед собой остатки доспеха и присаживается перед ним на коленки, сосредотачиваясь. Дело, конечно, не из лёгких: повреждение такое, что проще будто бы и новый приобрести, но только момент неудачный для такого. Иоланда обследует каждый шов какое-то время, почему-то именно сейчас ярко представляя момент битвы. Сердце ёкает так, будто это именно Иоланду протыкают насквозь, а она и ничего не успевает сделать, только со смешанным чувством удивления и тоски смотрит вперёд, в будущее, которое никогда для неё бы уже не наступило.
И что в итоге страшнее: оказаться мёртвой или восставшей с того света?
Находя начало и конец обоих поврежденных сторон, она привстаёт немного, так, чтобы нависнуть над ним и кладёт ладошки поверх твёрдого прохладного материала, что сразу же начинает теплеть под её пальцами, закрывая глаза. Амулет, всё это время лежащий на её груди, начинает едва заметно светиться — это Иоланда начинает шептать заклинание, которое даст возможность использовать доспех.