Смотрю на то, как пожилая лекарка протягивает нам с сестренкой еду и воду, и понимаю, что вот он – подход опытной, заслуженной женщины. Слова мои – это только слова, пф-ф-ф, ими сыт не будешь. А эта понимает, что надо, осознает, что сытое брюхо и голову бережет. Ругаюсь мысленно на себя – какая же я дура, что сама не подумала попросить пожрать! И Бьянке это впрок пойдет, и мне самой тоже не помешает. Особенно сейчас, когда по телу распространяется живительное тепло, бодрящее и настраивающее на позитивный и лихой лад.
- Спасибо, матушка! – с благодарностью улыбаюсь старушке. – И за меня, и за эту усталую и несчастную. А красненькое, - смеюсь глазами, понимая, что в голос веселиться сейчас как-то не очень. Да и веселье мое накатившее, оно от нервов и алкоголя только, - красненькое – оно при потере крови помогает, вот я и лечусь потихонечку! Но и от водички не откажусь!
Приняла паек, бурдюк сразу сестре протянула, втискивая в руки настойчиво:
- Пей, сестрен. Надо.
Сама устроила кулек на коленях, откуда начала тянуть вкусняшки, честно деля их пополам с Бьянкой. Еда оказалась именно тем, что мне было нужно: только начав есть, я поняла, что голодна, как волчица, и съела бы сейчас в один присест полбарана, не меньше. И потом бы животом маялась, ага-ага, прямо в присутствии командоры. Нет уж, лучше сейчас чутка откушать, желудок бездонный обмануть, а там уже, как будет время, потрапезничать полноценно. Хоть с Бьё, хоть с сослуживицами, главное – не на больничной койке.
От представшей перед глазами сочной, шкворчащей вырезки с лучком и овощами рот наполнился густой и вязкой слюной, а живот, получивший всего лишь очередную дольку, протестующе заурчал, требуя нормальной солдатской еды, а не этого безобразия. Я почувствовала, что снова пунцовею – важные дела обсуждаются, безопасность Купола под угрозой, а мой организм думает о жрачке. Стыдобственно!
Вот только вопросы медички ко мне не закончились: оно и правильно, я бы сама, услышь такое, вопросами рассказчицу забросала бы. Проглотив сладко-кислый кусочек, высказываюсь утвердительно, не тени сомнений в своих словах не имея, и стараясь заразить своей уверенностью остальных:
- Так вот и я о том же! Кто еще, кроме Аэлис, мог исцелить такое тяжелое ранение? Кто еще не дал бы мне окочуриться? Только исцеляющая, и только! А с учетом того, - я скривилась, - что сделали с ней эти дэвовы отродья, бородатая отрыжка Митриоса, иначе, чем вне Купола, это произойти не могло. Спасибо, что мне верите: дай Богини, поверят и все остальные… И не будут медлить!
Целительница, перейдя от практики к теории, ударилась в рассуждения, очень… философские и не соответствующие моменту, я бы сказала. Но на то старость и мудрость и есть, чтобы размышлять, и молодость да рьяность, чтобы действовать. За спиной бабушки стояли годы опыта и бессчетные тома знаний, за моей – толькео то, что я видела и чувствовала сама. Но это же не повод молчать и слепо слушаться старших, верно? Пока я была на этом после-смертном кураже, пока снова не скатилась в осознание того, что я чуть не оставила любимую одну, пока тоска болотная не затопила меня – едва ли кому под силу было заткнуть мой фонтан слов.
Прижавшись к Бьянке, я ответила домыслам врачевательницы:
- Матушка, я скажу вам так. Силы мам… Богини из-за ран были ограничены, и она восстановила меня ровно настолько, насколько смогла, и настолько, чтобы я была в состоянии передать весточку Старшим. И если мы исполним ее просьбу – Аэлис к нам вернется из клетки, куда ее загнали косматые подлецы, чтобы им размножаться только между собой!
Я была с ней, как бывает можжевельник у корней сосны, и слушала ее также, как слушаю вас. И мне не важно, заплатила ли я годами жизни за то, что вернулась – это больно, конечно, но есть вещи важнее моего благополучия и желаний.
Зарывшись пальцами в волосы Бьянки, я быстро наклонилась к ней, словно невзначай разминая шею, и шепнула негромко:
- Прости за такое, душа моя…
Выпрямившись, я закинула в рот новую дольку и, практически проглотив ее, продолжила:
- Равноценный обмен или нет, мама пока жива, но удерживается в плену, и мы обязаны ее спасти, а не, простите, сопли жевать. Я пришла в себя, за что спасибо вашему мастерству, сестры, и бдительности Бьянки, и обязана добиться того, чтобы меня услышали. Матушка целительница, чем дольше я сижу тут, тем дольше Аэлис страдает там, и тем меньше времени у нас остается – я знаю, что говорю.
Заклинаю вас, - я всплеснула руками, - или отпустите меня, или приведите ко мне хоть ту же Командору, или еще кого из начальниц, кто может решать. Время – жизнь, а я сейчас – как кувшинка на пруду, красивая и бесполезная для всего, кроме украшений. Мне правда надо немедленно донести весть. И, коли уж вы мне верите, помогите, прошу вас, матушка!