Сижу я, как дура, голову запрокинув, свод палатки изучаю, пока целительница осматривает мою рану. Насвистываю «Расплету твои я косы», фальшивя безбожно: пересохло все же горло, что и не удивительно – выпитого явно недостаточно, чтобы прийти в себя. Если уж художественный свист не выходит, то хороша бы я была, докладывая командоре голосом низким и хриплым, как у старой лесорубки, похожим на треск перекатывающейся речной гальки в горсти!
Поерзав, чтобы устроиться поудобнее – долго бывшее задеревеневшим тело быстро устало – чувствую, как что-то весомое стучит по бедру. Проверяю инстинктивно чего там, и чувствую тепло обтянутого кожей дерева. Пробегаюсь кончиками пальцев по плавному изгибу, обвожу подушечкой вощеную пробку, вспоминаю выжженный на поверхности узор в виде раскинувшей крылья птицы в окружении норгардских узоров. Осознаю, что совершенно забыла о своей фляжечке, где еще, судя по звукам, плещется крепленое красное вино, добытое через душечку Нэссу, чья любимая занимается виноделием.
Мысль о вине становится навязчивой, никак не отпускала, и я, по-птичьи посмотрев на старушку-лекарку, попросила, а, скорее, поставила перед фактом:
- Давайте на секунду прервемся, матушка? А то пить хочется – не могу!
Не дожидаясь согласия, отстегнула ремешки – хах, пальцы возвращают ловкость! – выдернула пробку и отработанным движением присосалась к фляжке с живительной жидкостью. Ощущая на губах терпкий чуть пряный вкус вина, я почувствовала, как по измученному телу расплывается мягкое и нежное, похожее на кошачье мурчание тепло. Наверное, ключевая колодезная водица в моем нынешнем состоянии была бы полезнее… но дэва с два я променяю вино на нее!
Много пить я не стала – не дура же, понимаю, что с устатку, голодухи и потери крови опьянею быстро, и буду ходить… ладно, ковылять умильная, как бардесса после выступления на празднике Урожая. К тому же опасения никуда не делись: а ну как бабушка сейчас, осмотрев мою шею, авторитетно заявит, что копье вскользь прошло, кожу и мясо распоров, а я просто сомлела. И буду я в глазах прочих дура-дурой, словно без шапки или платка на зимние гуляния вышла. Позорище! К тому же мне просто не поверят, и следовать маминым словам придется в одиночку. Ну или, на крайний случай, вдвоем с Бьё, хотя, видят Богинюшки, уж кого-кого, а ее в погоню за косматыми я тащить совершенно не желаю.
- Спасибо, - искренне отвечаю целительнице, вешая флягу обратно на пояс, - Ну, что там у меня? Теперь вы мне доверяете? – Смотрю на женщину снизу-вверх, ответ пытаюсь найти в этих спокойных голубых глазах до того, как ответят губы. Не выдерживаю, склоняя голову и опуская глаза, - Простите, поторопилась. Беспокоюсь просто. Я вас не подгоняю.
-Снова задираю голову, скашивая взгляд на так и не ответившую лекарке Бьянку.
- Сестренка? Ты как, родная? Бьё? – с вопросительного тона перехожу на требовательный хрип. – Сама-то не ранена? Та-ак…
Кажется, любимую догнало понимание, что она чуть не лишилась меня. Логично – я все это пережила, лежа недвижной, а она действовала, суетилась, спасти меня пытаясь, и времени на испуг не оставалось совершенно. А теперь, когда я восстала из «мертвых», когда все вокруг более или менее спокойно, вот тогда осознание и пришло. И, судя по всему, старшенькой сейчас также дурно, как мне тогда, а, скорее всего, даже хуже.
Приняв решение, я, опираясь на ладонь, приподнимаюсь не без труда, обхватывая Бьянку за талию и притягивая ее к себе, и насильно усаживаю сестренку рядом. Прижимаюсь плечом к плечу, склоняю на короткий миг голову ей на плечо.
- Все в порядке, все прошло, я рядом.
Накрываю своей кистью ее кисть, сжимаю немного, чтобы прочувствовала мою любовь.
- Я с тобой. Мы вместе.