Когда неизвестные сестры послали Бьянку к другим лекаркам, я чуть не взвыла от досады. Вернее, как: наверняка взвыла бы, если могла. Ну за что мне такое наказание, зачем столь мучений сестренке? Она же не знает, что со мной случилось, и верит, что я при смерти! Ах, как бы я хотела сейчас хотя бы просто взять ее за руку и прошептать, что жива, и косматые не дождутся увидеть, как я испускаю дух. Как бы я хотела попросить ее склониться и коснуться губами ее губ – поцелуй бы мне дал сил больше, чем десяток алхимических зелий!
Я снова попыталась двинуться, понимая, что при провале платой будет подступающее удушье, и снова не смогла ни-че-го – только в голове все помутилось. Оставалось только в очередной раз заново учиться дышать, и ждать, ждать, жда-ать, мать вашу в поход в болото! Говорят, что два самых паршивых состояния – ждать и догонять. Вот теперь я могу с уверенностью подтвердить, что голимее ожидания, когда ты ничего не можешь предпринять, нет и быть, наверное, не может.
Вместе с осознанием того, что снова придется надеяться на чужих теток, которые еще неизвестно, что скажут, на мягких кошачьих лапах в душу тихонько пришла апатия – будь, что будет, и гори оно огнем. Вылечат – великолепно, а если нет – я все равно не смогу ни помешать, ни как-то убедить всех в том, что я жива. От жалости к самой себе на глаза навернулись непрошенные злые слезы, сухие, как и мои веки. Я невидимо рыдала, захлебывалась плачем – и ни слезинки не проронила: только сильнее стало щипать, да и без того плохо видимое небо укутала темная пелена, практически лишив меня зрения. От этого я страдала еще больше, и все равно не могла ничего сделать, только еще пуще ощущая свое бессилие.
Вот только долго заниматься самобичеванием я не желала – не для того мама вернула меня к Бьянке, чтобы я заранее себя похоронила. Снова пришлось прибегнуть к старому проверенному варианту: самоподзуживанию. Если сравнить, то я была словно котел с остывшей водой, и мне надо было возжечь под собой огонь достаточный, чтобы снова закипеть и ощутить себя живой и еще могущей что-то исправить.
«Что расклеилась, тряпка, дура, слабачка! – обвинила я саму себя, - Или все, жизнь кончена? Подумай о Бье, страдалица демонова! А что, если она чувствует в глубине души твой настрой, и от этого ей еще больнее? Ну-ка, солдатка-акробатка, хватит себя сечь – запрыгала живо! Хотя бы морально, если не можешь ножками! Увереннее будь, Сита, и не сдавайся! Ты клинок зачем взяла в руки, перед селючками форсить? А хера косматого по лбу не хочешь? Мозги где, а? Не раскисать и быть бодрой – ты, мать твою чистильщицей выгребных ям, защитница Купола! Гонец, несущая важную весть! Жизненно, чтоб тебя волки сожрали, важную! Давай. Давай, девонька, настраивайся на позитивный настрой и верь, что мысли материализуются! Бье не допустит, чтобы ты издохла – оправдай ее старания спасти тебя! Ну же, ну же, соберись с силами, горе-вояка!».
Под такие мысленные вопли я и не заметила, как меня внесли в палатку, и пришла в себя только после того, как ощутила легкий толчок в спину от положенных на землю носилок. Сердце тут же замерло и затем затрепетало, как птичка в силках – какой вердикт вынесут-то? Не приведи Богинюшки, скажут, что им целесообразно лечить тех, кого еще можно вылечить, чем пытаться поднять полутруп. Это было бы логично – пытаться вылечить тяжелую, это вам не сиськи мять: за это же время можно заштопать десяток сестер, которые иначе помрут пот потери крови. С солдатской точки зрения так было правильно, а с целительской?
Судя по коротким репликам, неизвестные тетки все же решили взяться за мой почти хладный почти трупик, и я мысленно скрестила пальчики – только бы не… Продолжать фразу даже в мыслях я, каюсь, испугалась. А потом пошло такое светопреставление, что я аж прихренела, чтобы не сказать жестче. Что же там увидели лекарки, что так изумились? Что у меня там за шрамы? Может, мама решила использовать мое тело, как бумагу, на случай того, если я не смогу подняться? Тогда хотя бы одну задачу перед Куполом я выполню! Хотя нет, бред это: будь так, сестры говорили бы по-другому. Так что же тогда? Так что их вынудило угрожать сестричке?
Я ни демона не понимала, но, слава Богиням, у меня была Бьянка, которая все видела своими глазами и могла ответить ставшим внезапно подозрительными женщинам. Когда я услышала ее слова, то, будь у меня силы, захлопала бы в ладоши от радости – какая же у меня старшенькая умная и талантливая! Все сразу сообразила, живо поняла, что без вмешательства мамы тут не обошлось! Ну, теперь все образумится, да и потом, когда я доложусь, как минимум она мне поверит. А значит, нас будет уже двое – тех, кто пустится в погоню за волосатыми похитителями!
«Ну, девоньки, давайте! Не тяните, дорогие, милые! Поднимайте меня, как можете! Чарами, зельями, травами – без разницы! Ну же, ну же, родненькие, хватит языки чесать!» - я вся горела надеждой и ставшим внезапно светлым ожиданием чуда.