Росита. За гранью.
- Я знаю, что было, что будет и что есть,
Но ничего из того не хочу изменить.
Мои ноги в земле, голова в небесах,
А тело здесь - растянулось в нить.
Уже со второго куплета Бьянка начала подпевать, и это слегка удивило Роситу, как, бывает, удивляют во сне некие совершенные несуразицы, порожденные твоим подсознанием - однако из удивления этого не следуют никакие выводы о нереальности происходящего. Воительница была твердо уверена, что в тот день ее сестричка не пела - просто блаженно улыбалась, лежа затылком на ее руке...
"В тот день?" А сейчас что за день?
И все же удивления не хватило, чтобы сразу отогнать морок. Сита и дальше пела и отстукивала ритм, с каким-то неприятным ощущением отмечая, что сейчас ей приходится подлаживаться под куда более сильный и приятный голос сестренки. Не зависть, нет - неестественность происходящего на их заповедной полянке начинала царапать изнутри. Все не так. Все было не так. А как? И почему - "было"?
Закончив, наконец, свое выступление, превратившееся в бенефис Бьянки, она, зажмурившись, потянулась к губам сестренки: поцелуи с ней уже много лет были лучшим средством успокоения нервов. Однако в последний момент, когда губы близняшек уже почти слились воедино, против воли самой Роситы ее глаза открылись - и она увидела перед собой лицо мамы. Мамы Аэлис, чья голова сейчас покоилась на ее руке, а невидящий взор широко распахнутых глаз был устремлен прямо в лицо Росите.
- Больно, - захрипела она не своим, страшным голосом. - Рамона, как же больно...
Отпрянувшая назад испуганная Росита увидела меж ключиц обнаженной Богини чудовищную рану, из которой слабой струйкой вытекала кровь, рефлекторно ухватилась за собственную шею... и все вспомнила. Три года тихой и скучной службы на дальней заставе, тревогу, поход с боями на юг, к главным силам Купола, серую волну, что разбилась о пожертвовавшую собой Аэлис, самоубийственную атаку на шестикратно превосходящие силы косматых... и смерть.
Свою собственную смерть.