Иоланда. День Боли и Гнева. Госпиталь.
Под Куполом не было более искусных целительниц, чем жрицы Аэлис.
Есть и в других содружествах Сестры, не чуждые медицинского искусства и целебной магии, однако чары и умения следопыток Крепости, бардесс Коллежа и даже учениц Рамоны оказывались откровенно слабым подобием сил, которыми Дарующая Жизнь наделила своих последовательниц. Не стоит и говорить о том, с каким уважением и любовью относились к аэлиситкам обитательницы Купола что в повседневной жизни, где те держали в своих руках жизнь и здоровье каждой Сестры - от новорожденных девочек до угасающих бабушек, что в боях и походах, где "никто не умирает, пока я на ногах!" Впрочем, нужно было попасть и в самом деле в отчаянное положение, чтобы увидеть кричащую эти слова жрицу Аэлис: последовательницы Дарующей Жизнь вели себя в быту так, словно находились у постели тяжелобольной. Успокаивающая интонация мягких и тихих голосов, плавные движения, готовые в любой момент перерасти в рывок на помощь агонизирующей сестре, неисчерпаемая забота во взгляде - служение придавало им ту неотмирность, которой, как казалось Иоланде, были начисто лишены те же рамонитки. Впрочем, она охотно допускала, что этот взгляд весьма субъективен, и последовательницы ее собственного пути выглядят в глазах аэлиситок не менее чудными и странными.
На жриц Дарующей Жизнь не надеялись - под Куполом все отлично знали, что они не подведут, пока живы. И, когда мидгалльская армия вторглась во владения Сестер - весь Храм поднялся во главе со своей Богиней. По отработанному плану боевые жрицы включались в состав строевых подразделений, в тылу же ставились платки и тенты большого полевого госпиталя. Целебной магии в столь жестокой и масштабной сече вряд ли хватило бы даже у аэлиситок, так что наготове у полевых санитарок были бинты и корпия, целебные мази и зелья - все, что поможет вернуть домой живыми как можно больше воительниц. Войска только разворачивались в боевые порядки - а Храм уже готов был к самому серьезному испытанию в своей истории.
И все рухнуло в одно мгновение, когда пала Аэлис.
***
Иоланда, разумеется, подлежала мобилизации по линии Храма Рамоны в случае полномасштабной войны, как и все посвященные жрицы, однако... однако пятидесятипятилетняя библиотечная бабушка явно не была первой на очереди для доставки к полю боя. Подвод для транспортировки личного состава катастрофически не хватало, и, ясное дело, первыми в очереди были храмовницы и боевые священнослужительницы. Топать же от Храма к Выперкам на своих двоих... и в лучшие годы это было для ученой жрицы незаурядным подвигом, а уж теперь - вряд ли она доберется к месту сражения хотя бы к вечеру. Ее время определенно прошло - это особенно остро чувствовалось сейчас, когда подгоняющие подчиненных начальницы боевых отрядов и групп безразлично скользили взглядом по стоящей в стороне Иоле, которой хватило ума не путаться под ногами загруженных оружием и снаряжением молодых храмовниц. Так-то и без путанья под ногами дел хватало: надо было сбегать в свою келью, извлечь из подкроватного сундука чешуйчатый доспех, последний раз подгонявшийся, дай Рамона памяти, лет пятнадцать назад, убедиться, что сидеть он стал на ней даже свободнее, достать кинжал и аккуратно попробовать пальцем остроту лезвия, при этом не порезаться, и, самодовольно улыбаясь своей сегодняшней ловкости и удаче, нелепо уронить на ногу окованным набалдашником боевой посох - прямо до слез из глаз...
В общем, к тому моменту, как Иоланда вернулась к тренировочной площадке Храма, откуда отправлялись подводы и верховые - большая часть транспорта, вместе практически со всем начальством, уже убыла на восток, и на открытом пространстве оказались без каких-то особых предписаний, что делать дальше, полтора десятка престарелых жриц, горевших желанием служить Куполу, но неспособных добраться к полю боя без того, чтобы не растерять по дороге изрядную долю своих костей. Пока судили и рядили, совещались и возмущались, мимо прогромыхала загруженная мешками с крупой, котлами, котелками и прочим кухонным скарбом телега, которой правила храмовая повариха Одетт, в компании пары послушниц из наряда по столовой. Война войной, а кушать будущим победительницам косматых что-то надо - и Ио не упустила возможности воспользоваться шансом, вцепившись в борт с просьбой подбросить до Выперок. Повариха, весом превосходящая субтильную жрицу раза этак в два с половиной, скептически окинула ее взглядом, однако вовремя вспомнила о некоторых услугах по переводу старинных рецептов и мелкой бумажной возне, которые Иоланда некогда ей бескорыстно оказала, так что никто из остающихся не успел отреагировать, а "библиотечная бабушка" уже примостилась в пространстве между мешком с пшеном и мешком с мукой, отмечая с некоторым неудовольствием, что левая половинка задницы будет к концу пути совершенно белой.
Она еще не знала, что вряд ли даже вспомнит об этом по прибытии.
***
А потом был форменный ад.
К сражению жрица, само собой, не поспела. Когда телега доехала до границы Купола, и их встретил первый тыловой кордон, увидев эмблемы Рамоны, ее и обеих послушниц армейские буквально выдернули на землю, сразу же отправив в госпиталь аэлиситок. По дороге Иоланда узнала жуткую историю с ранением Дарующей Жизнь, после которого все ее посвященные ученицы впали в состояние, похожее на кататонию. В госпитале среди палаток и тентов на земле сидели десятки жриц с погасшими и безразличными взглядами. Храма Аэлис не стало, однако некогда было даже скорбеть по этому поводу: ее, Иоланды, помощи ждало множество раненых, которым теперь могли помочь лишь в срочном порядке подтягивавшиеся из тыла рамонитки - старушки в отставке и пятнадцатилетние послушницы, те, кто не попали в страшную мясорубку боя с королевской армией и имели какие-то магические силы и умения, чтобы отчасти компенсировать невосполнимую потерю последовательниц Дарующей Жизнь.
Целебные чары были исчерпаны практически сразу. Зелья и снадобья, которые выгребались из медицинских сумок впавших в ступор аэлиситок, также вскоре оказались израсходованными, и в ход пошли немагические средства - по счастью, в бинтах и шинах недостатка не было. Иоланда потеряла счет времени в промывании и перевязке жутких рубленых и колотых ран, в успокаивании стонущих от боли раненых воительниц - по большей части не профессиональных солдаток, а мобилизованных ополченок, еще с утра и не мысливших, что им придется браться за оружие. Руки начали ощутимо дрожать - не от стресса, само собой, от чисто физической усталости. И в тот самый момент, когда Ио решила выдохнуть и в очередной раз сполоснуть пальцы, в палатку занесли ее племянницу, Шарлотту.
Самая младшая из многочисленного потомства ее кузин, двадцатидвухлетняя девочка была первой в их "клане", пошедшей путем Анаэрины, однако успехов в Коллеже она добилась прямо-таки выдающихся. В ее возрасте, миновав стадию кочевания по деревням, войти в оркестр Летнего Театра и стать в нем ведущей арфисткой - это было безусловное достижение. А уж получить на первому году работы персональный концерт, пусть и на небольшой площадке в городском саду Первопоселения - это, знаете ли, не просто "выдающееся достижение". Дочь Изабеллы была одной из немногих бардесс Коллежа, виртуозно владевших "трехрукой" манерой исполнения, используя для игры на арфе создаваемую при помощи магии кисть, и это позволяло исполнять ей специфические композиции, которые двумя данными богиней руками просто физически невозможно сыграть.
Мать не чаяла души в своей младшенькой, однако Иоланду очень много в поведении юной бардессы коробило. Прежде всего - невероятное самомнение и какая-то присущая лишь творческим личностям душевная черствость. Девочка сызмальства относилась к своим родственницам со снисходительным пренебрежением, считая их недостаточно культурными для задушевных бесед и вообще сколько-нибудь интересного времяпрепровождения. Странным образом сколько-то уважения она испытывала лишь к тете Ио, которая в свое время здорово поднатаскала ее в ходе учебы по языкам внешнего мира. На семейных торжествах, где собирались многочисленные дочери и внучки Иделлы и Изабеллы, она вела себя так, что у рамонитки всплывало в голове выражение из языков внешнего мира: "почтила нас своим присутствием". Когда дочери и племянницы Изабеллы, большей частью простые и без претензий женщины из трудовых содружеств, собирались большой и дружной компанией чинить маме-тете забор, перекрывать крышу или еще как-то помогать по хозяйству - Шарлотта отказывалась без каких-то вежливых отговорок, честно говоря, что ее нежные ручки не предназначены для столь грубого труда. Сестер это несколько раздражало, но мама стояла за младшенькую горой, так что до поры до времени отношения с ней выяснять не спешили.
Да, ручки свои бардесса берегла, и Иоланде сложно было вспомнить, заставала ли она племянницу хоть раз за какой-то тривиальной работой вроде принести пару ведер воды из колодца или дров из поленницы. Тоненькие и цепкие пальчики музыкантки были истинной гордостью Шарлотты, хватать ими топор или молоток являлось форменным кощунством. Шпагу или меч? Быть может, в качестве легкой разминки или развлечения, не стоит налегать на оружие слишком усердно, иначе заработаешь неуместные для арфистки мозоли...
***
И сейчас Шарлотта лежала перед ней, а на груди ее покоилась правая культя, наспех и крайне непрофессионально перетянутая и замотанная. Кисть бардессы была срублена чуть выше запястья, наискось, и тряпки, которые намотали на рану принесшие девушку товарки, уже порядком пропитались кровью. По своей воле или нет, арфистка все-таки в тяжелый для Купола день взяла в руки оружие - и жестоко поплатилась.
- Тетя Ио? - затуманенный взор и расширенные зрачки повернувшей голову к рамонитке Шарлотты свидетельствовали о том, что ее уже опоили каким-то обезболивающим отваром. И действие этого отвара (белладонна, скорее всего) было столь сильным, что бардесса ничуть не удивилась присутствию родственницы, считая ее, очевидно, частью какого-то наркотического морока. - Тетя Ио? Как так-то? Как это вот так? Вот как это так?
Заплетающимся языком она задавала один и тот же вопрос, качая головой из стороны в сторону, как вдруг - настроение ее моментально изменилось. Пронзительно завизжав, девушка забилась на лежаке, колотя культей по деревянной доске.
- Держите ее! - одна из пятнадцатилеток, чье имя Иоланде некогда было даже узнать, попыталась обхватить плечи бардессы, но куда там - та продолжала биться и орать на одной ноте свое страшное утробное "Вааааааа!".
Надо было срочно что-то предпринять.