Временами Иоланда всё равно задумывалась, как здесь оказалась. Вспоминала, как на первых порах смотрела в сторону Киры с толикой сочувствия и умиления на её попытки понравиться ей, но никак с мыслями о необходимости или желания сделать несколько шагов в её сторону, приоткрыть дверь, проверить, что же под ширмой. О девушке ей никто не рассказывал да и сама Иоланда была не из тех, кто шерстил по углам, выискивая и вслушиваясь в чужие сплетни, точно так же, как взращивая от себя последние с нуля.
Она ни о чём не жалела — несомненно, оборачиваясь назад, когда «сдалась» воительнице без копошащегося тонкого голоска сомнения. Разумеется, временами на неё надавливала разница в возрасте или положении, сфере деятельности, но разве это имело какое-то значение, если они всё равно смогли найти общий язык? Ей нравилось осознавать, что несмотря на разность мнений на какие-то вещи, она могла оставаться собой.
Впрочем, на этом размышлении взгляд Ио на секунду темнеет; точно? Однако наскоро непрошеные мысли отправляются в угол, где их не будет видно за чем-то более светлым, родным и любимым. Сейчас ей совсем не хотелось портить настроение ни самой себе, ни девушке напротив, которая стала считывать эмоции Иоланды куда лучше прежнего.
— Нет, не сильно, — она улыбается шире и на поцелуй её руки, тянется к месту, куда положила ладонь изначально, оставляя заслуженный ответ, — даже хорошо, что отвлекла: сама же вечно говорю, что работать без отдыха — это идея не из лучших.
С особой благодарностью она принимает её гостинцы, тихо шепча слова благодарности и качая головой: нет, не обедала — и не говорит этого вслух намеренно, думая, что это может разозлить Киру. Или, хотя бы, расстроить.
Вместе с этим ей приятно осознавать эту заботу. «Почему ты не поела?», «Ты будешь чувствовать себя плохо!», «Ты простынешь» — это тот тип заботы, который передавался им всем через матерей и которой они будут учить своих детей. Иной раз это может надоедать, — она не спорит — но так ли это мешает на самом деле?
Медленно она двигается следом за девушкой и присаживается на ступеньки, осторожно придерживая мешочек, — раз уж с кремом, негоже будет всё испортить! — не сдерживая вскинутых выше бровей. На какую тему? О чём Кира? Успеть задать вопросы вслух — она не успевает, потому что едва ли ей кто-либо даёт шансы.
Ей только и остаётся, что внимательно вслушиваться в её слова, стараясь не упустить ничего важного. Она бегает взглядом по лицу воительницы, замечая непрошеные морщинки на её лбу, видит, как дёргается улыбка, ходя то вверх, то вниз от беспокойства за что-то, что она решает не озвучивать. Единственное, что не может понять Иоланда — это хорошая нервозность или нет?
Ей стоит начать волноваться?
Появившийся перед глазами кулон ни с чем не помогает, но вынуждает её отложить булочки в сторону, разворачиваясь к Кире всем корпусом.
— Очень красивый, — соглашается она с ней с мягкостью в голосе, но руку не протягивает: не звали, впрочем, наклоняет голову чуть вперёд, с любопытством заглядываясь на блестящий кулон. Подобного лично у неё не было, но Иоланда, несомненно, видела такого рода вещи не только в книгах, засматриваясь на очередные зарисовки прежних времён от забранного у врагов, например, или созданного собственными руками, трудом и потом.
От комплимента белёсые щеки мгновенно вспыхивают розовыми пятнами, но Иола не отводит смущённого взгляда.
— Ты ведь не просто так принесла мне на него посмотреть? — Немного с ехидством спрашивает она, но не замолкает, — что за повод, милая? Сначала булочки, теперь — кулон, — она оглядывается по сторонам, будто это поможет найти ей ответ, — у меня сегодня день рождения? Праздник? У меня уже есть ты: ты — мой праздник. Так что же ещё?