Принц, для которого дни пути не послужили отрадой от докучающих видений, потер устало переносицу. Он мечтал о том, чтобы отойти ко сну и найти наконец отдохновение, а вместе с тем и страшился сна, ведь никак не мог знать, что же ждет его в объятиях Морфея теперь. Только надеяться он мог, что увидит снова бабочек и прекрасный нормандский сидр, вкус которого помнился ему удивительно ясно, а не будет преследуем кошмарами, которые покинут чертоги памяти к утру, а оставят после себя только воспоминания о пережитом ужасе. И вот он хотел снова прогнать мягко прочь назойливого Боррели, как пришла ему в голову мысль о том, как можно занять этого странного человека.
- Ну что же... - ответил Робер задумчиво и протяжно, - Если это действительно так, попробуй разузнать, что думает король о мне после Бикокки. Мне боязно, признаюсь, осведомляться самому, но послушай ты, о чем говорят люди, когда меня нет рядом. Ведь делится же король своими мыслями с другими, а значит мысли его обсуждаются при дворе. Вот и попробуй вызнать их... Я ведь слышал, что Монморанси и вовсе должен быть награжден, хотя и потерял в битве тысячи наемников под своим командованием и допустил гибель многих дворян*.
И действительно, хоть Монморанси и проявил известное мужество в самом жаре кровавой сечи, он все же проиграл. А вот имперский лагерь был действительно взят, а не удержан только лишь по вине остальной армии, а вовсе не кавалерии де Лескена... Отчего же шептались тогда за спиной у Робера?.. Он сам чуял в этом только ненужную для сторонних наблюдателей спесь и горькую несправедливость. Уж если кто-то и заслуживал лавра при всем позоре Бикокки, то разве не те, кто хоть и не надолго, но овладел неприятельским лагерем? Увы, действительно трудно было понять, что думает об этом сам король и не льют ли ему в уши яд лжи и домыслов...
Робер отмахнулся от этой мысли и взглянул снова на готовящийся шатер, приметил побледневшего вдруг Белье и обратился к нему:
- Все ли в порядке, добрый мэтр Белье? Ты выглядишь неважно. Отдохни, если желаешь.