То были странные и беспокойные дни. Проявляя то ли низкое малодушие, то ли разумную предусмотрительность Робер бежал от войны. Бежал по двору, хотя и желал ныне страстно оказаться сейчас в любом другом месте. Где-то, где он мог хотя бы остаться наедине с терзающими его демонами, а не терпеть эти мучения среди блистательной суеты королевского двора. Он не мог, разумеется, этого себе позволить, ведь то неизбежно стало бы для него добровольной ссылкой, опалой. Он уподобился бы побежденному виконту де Лотреку, а ведь его вины в поражении под Бикоккой не было - такой исход стал бы величайшей несправедливостью. Потому Робер отрешенно переносил пересуды людей и приступы таинственной душевной напасти. Он надеялся изыскать помощи у людей ученых и просвещенных, но все не решался за такой помощью обратиться, боясь навлечь на себя позор. Он обратиться за ней быть может позже, в Париже или Орлеане с их центрами учения и наук, где тайна его сможет затеряться среди человеческого моря... Или быть может ему снова не хватит для того мужества.
В тот полдень, однако, Робер всею душой желал поскорее отравиться в путешествие. Это позволило бы отвлечься, побыть наедине с собой и избавиться от внимание если не демонов, то хотя бы людей. Он изучал с нетерпеливой скукой гобелен на стене, ожидая уместного момента для того, чтобы покинуть собрание, когда к нему обратились. Принц отвлекся от плетеного полотна, окинул меланхоличным взглядом подошедших и поклонился сам.
- Увы, это не вполне так, господа. - ответил он с подчеркнутым достоинством, - Мне так и не довелось увидеть вблизи само поле брани.
Робер дал наглецу пару мгновений, предоставил тому шанс прийти в замешательство. Затем пояснил:
- Мы с сеньором де Лескеном* проследовали из нашего лагеря непосредственно в лагерь императорского воинства, где нас уже и застал сигнал к отступлению. Увы, подо мною убили коня, а иначе я мог бы привезти с собой что-то в качестве трофея.
Он был возможно слишком резок, принц де Ла-Рош-сюр-Йон. Своею остротою он принижал деяния де Фуа и Монморанси... Но он был зол на них, это следовало признать. Зол на них и зол уже на этого господина, пожелавшего поглумиться над ним сейчас. Господина, которого он сразу не узнал... Робер бросил взгляд на пажа в цветах Ларошфуко, затем снова на лицо остроязычного своего собеседника.